Жизнь спустя - Юлия Добровольская Страница 28
Жизнь спустя - Юлия Добровольская читать онлайн бесплатно
Иные объявились и раскрылись много спустя, в перестроечные времена.
Уранов, посол в Ватикане после Юры Карлова, во время экуменического симпозиума в монастыре Бозе вошел в трапезную, увидел меня и бросился обнимать. Что происходит? Кто этот старец с седой окладистой бородой? – не могли понять сотрапезники. В ответ на его разъяснение «Это моя учительница» все расхохотались.
Одна из многочисленных презентаций книги Вентури «Улица Горького 8, квартира 106» проходила в зале генуэзского муниципалитета, декорированного ещё в эпоху Возрождения. Иногда, как в этот раз, присутствовала на презентациях, в качестве протагонистки, и я. Первый, кого я увидела, войдя в зал, был мой бывший ученик, русский консул в Генуе, Валерий Карасев. Он давно знал, что я в Милане, а я знала, что он в Генуе; от Генуи до Милана полтора часа езды, но за все годы мы ни разу не виделись – ему, официальному лицу, дипломату, воспитанному на доктрине «нельзя» (по-итальянски «niet»), общаться со мной, уехавшей за бугор изменницей родины, было никак невозможно.
Валерий выступил первым и сразил меня своей метаморфозой – Перестройка! Передо мной, перед генуэзской публикой предстал совершенно нормальный человек!
– Нынче утром, – начал он взволнованно (и так до конца), – я позвонил своей маме и говорю: «Мама, знаешь, кого я сегодня увижу? Юлию Абрамовну Добровольскую!» Мама просто ахнула. Я тоже волнуюсь, потому что синьора Добровольская – моя учительница…
Для нас первый урок с ней был буквально шоковым. Она начала не с итальянского алфавита, как следовало ожидать, а попросила прислушаться к тому, как звучит итальянский язык, слышны ли нам звуки, интонации, каких нет в русском языке, и прочитала наизусть из Данте
и так далее.
Не привязаться к ней было невозможно. Кончилось тем, что синьора Добровольская была свидетелем на нашей свадьбе и нашу дочь мы назвали Юлей…»
С теми, кто стал из ученика другом на всю жизнь – с Алёшей и его Галей, с Феликсом и его Людой, в какой-то момент мы поменялись ролями – теперь они держат руку на моём пульсе, опекают.
Немножко ревнуют меня друг к другу. Эмоциональный Дьердь Рети обижается на своих бывших однокашников – они держат его на расстоянии, несмотря на моё заступничество.
Он пришёл ко мне, первокурсник, во время венгерских событий за советом – оставаться ли ему в Москве или возвращаться в Будапешт. Я сказала, что если бы на моём месте была его мама, она бы велела ему остаться. Нацисты истребили всех его родных – хватит бед на одну семью!
Мы подружились. Я была снисходительна к его венгерским заскокам: де, лучшие в мире поэты – венгры, футболисты – idem, а об учёных и говорить нечего, сплошные нобелевские лауреаты… По окончании МГИМО его, холостяка, послали в Китай. По дороге, через Москву, в Будапешт и обратно, в отпуск и из отпуска, он непременно заходил. Последнее, что сообщил, это что женился на учительнице Анне, что им хорошо. И пропал на годы – представлял свою великую страну в Албании (о которой написал монографию), ещё на каких-то задворках Европы и, наконец, в Риме. Карьеры не сделал: слишком темпераментен, творчески неугомонен – дипломат должен быть застёгнут на все пуговицы.
Встретились мы несколько лет назад в Больяско, под Генуей, в лигурийском «Переделкино» – Доме творчества художников и литераторов, в райском месте, со всеми удобствами, бесплатно, где творят творцы со всего мира (виллу завещал Лео Бьяджи де Блазис, швейцарский адвокат, представитель Международного Красного Креста в Генуе). Я там уже жила в конце 90 годов, три недели – по рекомендации генуэзской профессуры – корпела над словарём. Рети приехал кончать книгу о венгерско-итальянских культурных связях. С директоршей, синьорой Кайят, он заговорил на таком отменном итальянском языке, что она рассыпалась в комплиментах.
– У меня была хорошая учительница, – объяснил он.
– Добровольская? – угадала она.
И они решили вытащить меня в Больяско на несколько дней. Был июнь, экзамены, я улучила дня три и мы, наконец, пообщались. У Рети в Больяско был друг, поэт из Москвы Владимир Строчков, пообщались и с ним.
В заключение Рети перевёл книжку Вентури, и издатель пригласил нас в Будапешт на презентацию. Жили мы у Рети, Анна нас баловала, сын Андрей фотографировал, соревнуясь с телевизионщиками.
Огорчило последнее заседание в доме дружбы Венгрия-Италия, расположенном очень помпёзно в бывшем венгерском парламенте. За столом президиума сидели автор книги Вентури, протагонистка – я, переводчик Рети, он же бывший ученик протагонистки, и режиссёр, экранизировавший рассказ Вентури «Отпуск немца». Показали его фильм – хороший, с прекрасной актрисой. В своём выступлении я просила присутствующих – полный зал – учесть, что итальянский писатель Марчелло Вентури пожертвовал венграм своей писательской карьерой, когда в 1956 году, во время подавления венгерской революции, вышел из компартии, чем обрёк себя на изоляцию и остракизм. Реакции никакой. Только во время ужина – кормили щедро, всех, – измождённая старушка шепнула мне по-русски: «Как вы хорошо сделали, что упомянули о событиях 1956 года».
Что же это такое, тема «1956 год» – табу? Тоже в целях замирения, как «оздоровительное» завбвение гражданской войны в Испании?
К сожалению, в мои ворота: голкипер я никудышный. Что за напасть, почему столько охотников писать на меня доносы! Ведь я человек мирный, доброжелательный, всегда готовый протянуть руку помощи… Правда, сам советский дух был заряжен доносительством.
Наша страна была единственная в мире, где поставили и растиражировали памятник доносчику Павлику Морозову, заложившему собственного папу – кулака. Школу ненависти проходили с дошкольного возраста, всю жизнь, поэтапно: предписывылось ненавидеть то гидру контрреволюции, белоэмигрантов (а позже просто эмигрантов), то классовых врагов – буржуев, капиталистов, кулаков, то врагов народа – Троцкого, Бухарина и иже с ними, потом безродных космополитов (читай евреев). Меня упасла от этой заразы, наверное, наследственность, гены отца, любившего деревья.
На сей раз нож в спину мне всадила моя подруга Орнелла Мизиано вкупе с некоей Анной П. Они написали на меня заявление в ректорат с обвинением в плагиате. Если инязовская Орнелла (Лабриола) не могла пережить, что похвалили меня, а не её, то эта потеряла сон из-за «Практического курса итальянского языка». Если подумать, двух Орнелл объединяет одно: обе – гулаговские вдовы, жертвы; тем более непонятны их каннибальские позывы.
Сёстры Мизиано, Каролина и Орнелла, приехали в Москву в двадцатых годах с родителями – политэмигрантами. Отец Франческо Мизиано, член ЦК Итальянской компартии, в Москве был одним из руководителей Межрабпома (Международной рабочей помощи), организации, поддерживавшей коммунистическое движение в капиталистических странах. В порядке исключения, умер он у себя в постели. Во время очередной кампании по очистке рядов сестёр квалифицировали как безродных космополиток (хоть и советские гражданки, но куда ни кинь – иностранки) и уволили. Помаявшись немало, Каролина устроилась в МГУ на кафедру истории, а Орнелла преподавать, нехотя и неумеючи, – итальянский язык в Инязе. Я, конечно, ей помогала – советами, материалами. Мы даже «породнились»: мизиановская собака – шпиц ощенилась и они всучили мне – возьми на день! – месячного щенка, сучку Бимбу, которая, подросши, стала как две капли воды похожа на погибшую в космосе Лайку. Она прожила 14 лет, мы с Сеней души в ней не чаяли и оплакивали как родное существо. Я до сих пор вижу сон: Бимба заблудилась, я мечусь, не могу её найти… и просыпаюсь в холодном поту.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments