Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров Страница 28

* * *

Успешность и огромный размер «Аквариума» должны были казаться достаточными, чтобы занимать все время Фредерика, пусть даже он делил нагрузку с двумя партнерами. Управление этим заведением было к тому же круглогодичной работой: сразу по окончании одного сезона нужно было начинать подготовку к следующему. В сентябре 1912 года он снова отправился в путь, на этот раз – в крупнейшие русские города: Санкт-Петербург, Киев и Одессу, – чтобы заказать новые эстрадные номера для летнего сезона 1913-го. Одновременно он строил планы по открытию на территории «Аквариума» «Дворца коньков», который работал бы в холодную погоду.

Но амбиции Фредерика выходили далеко за пределы «Аквариума». Успех «Аквариума» разжег его аппетит. Той осенью в московском театральном мире начали ходить слухи, что он вел переговоры о новом предприятии, притом принадлежащем ему одному. Провал театра с прилегающим садом в самом центре города определил цель.

«Шантеклер» как раз завершил катастрофический сезон под управлением Степана Осиповича Аделя, антрепренера, отличавшегося большим опытом в погублении театров и разорении сотрудников. Когда Фредерик объявил, что собирается принять руководство театром, занятые в индустрии развлечений москвичи возликовали. «Этот играет наверняка, – сказал один журнальный редактор о Фредерике. – Он знает, как создать большое, солидное предприятие». Ярко свидетельствуя о том, насколько основательно встроился Фредерик в городскую жизнь в личном, а не только профессиональном, плане, один московский журналист объявил, что «Ф. Ф. Томас» стал «нашим любимцем». Некоторые из панегириков сопровождались лестным фотоснимком: Фредерик, в больших густых усах, смотрит в объектив со спокойным достоинством, удобно положив руку на изгиб трости; на нем элегантная шляпа и костюм с бутоньеркой.

Фредерик решил переименовать «Шантеклер» в «Максим» – в честь знаменитого парижского ресторана Прекрасной эпохи ^[16] (часто так же назывались кафешантаны в разных городах по всей Европе), и сразу начал планировать ремонтные работы. Когда москвичи приходили в театр – посмотреть ли серьезное музыкальное или драматическое представление или же постановку легкого жанра: оперетту, комедию или водевиль, – они хотели почувствовать, что оказались в каком-то необычайном месте. Нормой того времени была показная роскошь (исключение составляли только несколько авангардистских театров), а это подразумевало тщательно продуманную демонстрацию дорогих тканей и позолоты, высокие потолки, сверкающие люстры, вычурные гипсовые орнаменты. Фредерик не стал отходить от этой формулы, и к середине октября 1912 года был готов интерьер «Максима» и составлен список исполнителей. Когда черные американцы Дункан и Брукс увидели это место во всей его обновленной красоте, они были поражены тем, сколько там «золота и бархата. Войдя внутрь, вы утопали в коврах, да так глубоко, что казалось, будто вы проваливаетесь в погреб».

Нетерпение московских искателей удовольствий уже достигло предела, когда 20 октября афиши объявили об открытии «Максима». Один журнал даже попытался запечатлеть эту атмосферу в рекламном куплете: «Пойду к „Максиму” я / Там ждут меня друзья». Но вдруг возникло препятствие, которое заставило Фредерика отложить открытие на несколько недель.

Проблемой стало расположение заведения – по адресу Большая Дмитровка, 17 – между Козицким и Глинищевским переулками. Неподалеку находилось сразу три храма. (Ни один из них не пережил советских антирелигиозных кампаний 1930-х.) Русская православная церковь считала театральные представления фривольными и богопротивными по своей природе, а потому полагала существование театров любого рода рядом с храмами совершенно неуместным. Церковь также настаивала, чтобы театральные представления по всему городу приостанавливались во время главных религиозных праздников, даже если театр не стоял рядом с церковью. Светские власти Москвы обычно соглашались с церковью, хотя и проявлялась некоторая гибкость в том, как и когда проводилась в жизнь религиозная политика. Предыдущий антрепренер, Адель, сталкивался с трудностями и ограничениями из-за близлежащих церквей на протяжении тех пяти сезонов, когда пытался управлять «Шантеклером», и, казалось, теперь настала очередь Фредерика.

В таких случаях, как этот, все решали личные связи, толстый кошелек или же и то и другое. Московский градоначальник, генерал-майор Александр Александрович Адрианов, имевший к тому же престижную должность при дворе в Санкт-Петербурге – он входил в Свиту Его Императорского Величества – был столпом существующего строя. Он рьяно поддерживал церковников и иногда приказывал московской полиции запрещать театральные представления во время больших православных праздников. Таким образом, желание Фредерика открыть кафешантан неподалеку от трех церквей могло поссорить его с одним из самых властных чиновников города. Но тот факт, что после всего лишь небольшой задержки Фредерик добился-таки своего и что «Максим» стал впоследствии – и оставался до самой революции – одним из самых успешных и популярных ночных заведений города, указывает на то, что за ним кто-то стоял. Слухи об этом появились в московской прессе меньше чем через год после открытия «Максима». Этот «кто-то» не был назван по имени, но характеризовался как человек «влиятельный» и «довольно часто» проводящий ночи в «Максиме» до семи часов утра. Говорили также, будто этот человек был настолько важен, что за его делами следили в самом Петербурге – и уже начинали посматривать искоса. Ситуации такого рода хранились в имперской России в строгом секрете, и нет никаких публичных свидетельств, что тем влиятельным человеком был сам глава города Адрианов. И все же его замешанность остается возможной, как и замешанность какого-то другого высокопоставленного чиновника из городской администрации или полиции (тот человек был, очевидно, не просто крупной, но и неприкасаемой фигурой).

Как бы то ни было, проблема Фредерика вскоре была решена, и когда 8 ноября 1912 года «Максим» наконец открылся, это было важное событие в московской ночной жизни. Множество людей – от известных завсегдатаев подобных премьер до простого люда, присматривающего себе новое место для развлечений, – пришли туда и были восхищены тем, с какой «большой роскошью» был сделан интерьер. В противоположность несколько более демократичному «Аквариуму» (хотя и там охранники на входе достаточно строго подходили к тому, кого впускать внутрь), в «Максиме» Фредерик решил прямо нацелиться на состоятельные слои московского общества. Он подчеркивал, что это был «первоклассный театр-варьете» с «европейской программой», и обещал гостям «свет, комфорт, воздух, настроение, бар»; идея подавать со стойки причудливые смешанные напитки тогда еще была в России в новинку. После эстрадного представления в театре гостей приглашали продолжить в «кабаре»; имелись там и отдельные кабинеты. Вечера начинались в одиннадцать; новая администрация заведения явно сосредоточилась на том, что считалось развлечением для искушенных взрослых людей.

Хотя местоположение «Максима» и могло составлять проблему с точки зрения церкви, но оно было в высшей степени удачным в плане заметности и доступности. Именно поэтому Фредерик и тратил силы на обход городской политики зонирования, вместо того чтобы поискать заведение в другом месте. Ему также пришлось проявить некоторую изобретательность ввиду того, какие представления он ставил. Большая Дмитровка – одна из спиц московского «колеса», отходящих от Кремля, а дом 17 находился (и находится) всего в пятнадцати минутах ходьбы от Красной площади. Он стоит в том же районе, что и самые прославленные высококультурные театры Москвы, включая Московский Художественный театр – навсегда связанный с пьесами Чехова – и Большой театр, один из крупнейших в Европе центров классического балета и оперы. Учитывая такое выдающееся соседство, Фредерик понимал, что должен найти способ смягчить репутацию «Максима», связанную с рискованными постановками, но не отказываясь при этом от них совсем.