100 дней в кровавом аду. Будапешт - "дунайский Сталинград"? - Андрей Васильченко Страница 28

24 декабря в 13 часов 10 минут генерал-лейтенант Грольман, начальник штаба Фрисснера, набрал по телефону Гудериана и потребовал от него немедленно принять решение по «будапештскому вопросу».

«Столица еще никогда не оборонялась с запада. Командующий полицейскими частями СС, обергруппенфюрер Винкельман, высказал мнение, что рейхсфюрер СС непременно поддержал бы подобное решение. Нужно предельно срочно принять решение об отходе как минимум одной из дивизий для направления ее на Будайский фронт».

45 минут спустя Гудериан на свой страх и риск самостоятельно принял решение об отводе 8-й кавалерийской дивизии СС. В те дни Гудериан был замучен многочисленными заботами. За несколько дней до этого началось наступление в Арденнах. Оно начало останавливаться, что вызывало гнев Гитлера. Кроме этого, разведка доносила ему, что советские части концентрировали свои силы на берегах Вислы для удара в направлении Берлина. Хотя бы в силу этих обстоятельств Гудериан хотел остановить наступление на западе Европы, чтобы перекинуть высвободившиеся воинские соединения на Восточный фронт. Но речь шла о Висле, а отнюдь не о Карпатах. Гудериан предполагал, что новое советское наступление начнется в середине января 1945 года — как показала история, он не ошибался. Однако Гитлер был убежден, что приоритет в решении военных вопросов надо было отдать обороне Будапешта. Несмотря на протесты Гудериана, в Венгрию был направлен последний резерв — 4-й танковый корпус СС. Но снят он был не с Западного фронта, а с Восточного, как раз с берегов Вислы.

24 декабря в 16 часов 50 минут, то есть тогда, когда советские танки уже достигли трамвайного парка «Сепилона» и находились всего лишь в 5 километрах от замка, Гитлер веерки подписал приказ об отступлении 8-й кавалерийской Дивизии СС. Но, тем не менее, в приказе фюрера значилось, что данное отступление не могло иметь следствием сдачу Пештского плацдарма. И это несмотря на то что Гудериан равно как Герман Балк, унаследовавший от Фреттера-Пико пост командующего 6-й армией, не считали целесообразным удерживать данные позиции. Но для Гитлера, как и для Сталина, Будапешт был важнейшим политическим вопросом, решение которого по своей важности выходило далеко за рамки Центральной Европы. В итоге Гитлер послал в Венгрию еще две пехотные дивизии и громогласно поклялся, что Будапешт не будет взят Красной Армией.

Немецкое и венгерское командование Будапешта прекрасно понимали, насколько далеко продвинулись вперед советские части. Но, тем не менее, они не предприняли ничего, чтобы предотвратить военную катастрофу. Если бездеятельность Ивана Хинди понятна, ибо он не имел права предпринимать самостоятельных шагов, то апатичности Пфеффера-Вильденбруха едва ли можно найти логичное объяснение. А ведь именно у него в руках сосредоточились все ниточки управления Будапештом. Только редкий смельчак мог выступить против немецкого командования и по собственной инициативе заняться подготовкой к штурму венгерской столицы. Но ни Хинди, ни Пфеффер-Вильденбрух, которые были назначены командованием группы армий «Юг» в качестве гражданского и политического комендантов города, не собирались предпринимать спешных мер.

Гитлер узнал о подобном бездействии. Но у него в распоряжении не было никаких свободных частей, чтобы срочно послать их в Венгрию для исправления ситуации. В припадке ярости 23 декабря 1944 года он сместил со своих постов генерал-полковника Фрисснера и генерала артиллерии Фреттера-Пико, заменив их соответственно пехотным генералом Вёхлером (8-я армия) и генералом танковых войск Балком (группа армий «Г»). Однако подобная рокировка не принесла никаких существенных изменений. Дело в том, что Фрисснер и Фреттер-Пико сделали уже все, что было под силу человеку. Они даже предсказали последовательность событий, которые будут развиваться в ближайшие месяцы. Они надеялись, что их безутешный военный прогноз убедит немецкого диктатора в необходимости послать в данный регион больше войск. Но Гитлеру не были нужны прогнозы, он нуждался в «козлах отпущения».

Генерал Фрисснер описывал детали своей отставки в мемуарах: «22 декабря, на третий день решающего сражения за Будапешт, уже не оставалось никакого сомнения, что русские, после того как им не удалось осуществить свой оперативный замысел, решили теперь ограничиться ближайшей задачей — окружением венгерской столицы ударом с запада. Для того чтобы воспрепятствовать этому, мы сосредоточили в районе северо-восточнее Секешфехервара 4-ю кавалерийскую бригаду. Она должна была остановить продвижение противника в районе между Секешфехерваром и Ловашберенью. Кроме того, командование группы армий обратилось к главному командованию сухопутных войск с просьбой о сокращении линии фронта на будапештском плацдарме, что позволило бы вывести 8-ю кавалерийскую дивизию СС с плацдарма и перевести ее на заранее подготовленные позиции внутреннего пояса обороны венгерской столицы.

По мнению командования группы армий, одновременное контрнаступление танковых групп в центре, а 4-й кавалерийской бригады и 8-й кавалерийской дивизии СС — на флангах вражеского прорыва между Секешфехерваром и Мартонвашаром было бы более перспективным, чем оборонительные действия по всему фронту. Оно могло перерасти в общее контрнаступление, и положение на этом угрожаемом участке было бы восстановлено. В противном случае мы вряд ли могли бы избежать прорыва противника, а следовательно, и окружения Будапешта. Решить этот вопрос Должен был сам Гитлер.

22 декабря Гудериан по телефону сообщил мне решение Гитлера. Высвобождать 8-ю кавалерийскую дивизию СС с будапештского плацдарма для ликвидации прорыва нам было запрещено. Не разрешалось и сокращать линию фронта. Гитлер приказал не отступать ни на шаг. При этом он якобы Руководствовался политическими соображениями, далеко входящими за рамки Венгерского района театра военных Действий. Вывод 8-й кавалерийской дивизии СС с будапештского плацдарма мог помешать реализации этих соображений.

Я пробовал было возразить Гудериану, заявив, что тогда следует ожидать окружения города с запада, а вместе с этим и окружения четырех дивизий, находящихся на будапештском плацдарме. Я вновь указывал на то, что на фронте юго- западнее Будапешта не хватает пехоты, из-за чего восстановить прочный фронт обороны не представляется возможным. Я особо отметил катастрофическое положение, сложившееся со снабжением Будапешта продовольствием, и указал на возможность возникновения в связи с этим беспорядков в тылу войск, ведущих тяжелые бои. Гудериан ответил, что не считает продовольственное положение венгерской столицы угрожающим. Ведь город еще не окружен, и продовольствие у венгров есть. Еще раз возник разговор о принципах использования танковых войск. Гудериан заявил, что он не понимает, как это мы не можем сдержать противника той «танковой армадой», которая нам дана. Ведь подобного скопления танковых войск никогда еще не было на Восточном фронте. На мои повторные возражения, что решающим моментом является нехватка пехоты, он ответил, что пехоты у него нет. Впрочем, он не верит, что Венгрию можно удержать, если вывести с плацдарма всего лишь одну немецкую дивизию. «Фюрер считает, — сказал он, — что потеря Будапешта в момент успешного немецкого наступления на Западе снизит эффект последнего на 50 процентов».

В заключение Гудериан открыто упрекнул меня в том, что танки якобы не всегда использовались правильно. Командующий армейской группой генерал Фреттер-Пико, как и командование 3-го танкового корпуса, будто бы с самого начала вражеского наступления не понял всей его важности и не сумел руководить своими войсками с надлежащей энергией. Это было тяжелое и несправедливое обвинение! Очевидно, в ставке искали козла отпущения. Тон Гудериана был далеко не таким, каким он беседовал со мной 18 декабря в Цоссене. Что заставило его так резко изменить свои взгляды — остается для меня необъяснимым и по сей день. По- видимому, причину нужно искать в докладе Гудериана Гитлеру. Генерал от артиллерии Фреттер-Пико был неожиданно и без всяких оснований снят со своего поста.