Чао, Вьетнам - Эльдар Саттаров Страница 27

Выйдя вечером в караул и вглядевшись в темноту, он вдруг увидел французского солдата, который крадучись пробирался вдоль северной стены форта, неловко неся винтовку за ствол у самой земли. «Стой, стрелять буду!» – крикнул Стриж, взяв француза на прицел. Тот сразу бросил оружие и поднял руки. Когда Стриж сделал к нему пару шагов, тот попятился. Это был молодой, безусый солдатик с непритворным испугом в глазах. Они оба так и застыли, молча разглядывая друг друга. «Убирайся отсюда, – процедил сквозь зубы Стриж. – Вали в свою Францию». Но солдат не двигался с места. Не опуская рук, он таращился на Стрижа. Ужас словно бы парализовал всю его психомоторную систему. Стриж со всей силы воткнул винтовку штыком в землю и гаркнул: «Быстро! Vite!» Солдат побежал, сначала с трудом переставляя непослушные ноги, то и дело оглядываясь на Стрижа, потом все быстрее и быстрее, по мере того, как он пересекал лощину в сторону спасительных зарослей зеленеющего бамбука. Он уже бежал со всех ног, когда в ночной тишине прозвучал сухой щелчок меткого выстрела, и солдатик рухнул навзничь. Высокие кусты по левую руку от места, где стоял Стриж, заколыхались, и оттуда вышел Хайфонец. Он наблюдал за происходившим из укрытия и по-своему решил поставить точку в этом деле. Пристально взглянув на Стрижа, он лишь покачал головой, развернулся и пошел в сторону занятого партизанами форта.

Растерянный Стриж повесил ружье на плечо и медленно побрел в другую сторону. Ему захотелось взглянуть, не выжил ли француз. Тот, казалось, спал с открытыми глазами, распластавшись на земле, раскидав руки в высокой траве, уставившись безжизненным взглядом прямо перед собой. Изо рта его стекала струйка крови. Долго стоял над ним Стриж, опираясь на приклад. Внезапно в его воспаленном мозгу раздался глуховатый звон надтреснутого колокола. Зревшее в нем неделями решение волнами эмоций пробивалось сквозь слои обычных мыслей. Он резко швырнул винтовку на землю и зашагал в сторону спасительных зарослей зеленеющего бамбука. Стриж чувствовал, что с каждым шагом ему становится легче. Он углубился в чашу, из которой они вышли только вчера, вошел в ручей и решительно пошел вдоль русла по колено в воде. Он точно не знал, в какой стороне находился его отчий дом, но был уверен, что непременно доберется до родной хибары, как бы ни сложился его путь. Он шел в родную деревню в провинции Нгеан, и ничто уже не могло заставить его отказаться от этой идеи.

Хайфонец тем временем стоял на вышке форта, прислонив свою винтовку к деревянным перилам, и наблюдал за Стрижом в бинокль. Когда он догадался, что Стриж, бросив оружие, уходит в лес вовсе не за грибами или ягодами, он повесил бинокль на грудь, полез в нагрудный карман гимнастерки за трофейной «житаной», закурил короткую крепкую сигарету и глубоко задумался. Мы все размышляем о причинах, по которым из нашей жизни исчезают люди, еще вчера казавшиеся верными друзьями.

Из состояния задумчивости Хайфонца вывели крики Шланга, уже десять минут бегавшего в его поисках по всему форту. По штабной рации передали приказ Зиапа оставить форт и отступать в сторону партизанских баз Танчао, принимая бой с противником по мере необходимости лишь из засад в случае преследования.

10

Уже вечерело, когда через одну из хорошо знакомых подворотен я выбрался на Катина. В кармане форменной куртки у меня была новенькая рогатка из тисового дерева. С самого начала каникул я тренировался в меткости и набивал руку на уличных фонарях, постоянно нанося врагу материальный ущерб, пусть и незначительный. В районах, заселенных французами, я вычислял в первую очередь жилища работников администрации и военных. Вот и сегодня я выбрал квартиру подполковника Иностранного легиона с широко распахнутой ради вечерней прохлады балконной дверью, из которой мягко струился уютный домашний свет. Подобрав камушек, я расположил его по центру, прищурил левый глаз, натянул резинку, нацелился и… клац! трям! – сразу несколько лампочек в люстре полковника посыпались вдребезги, свет погас, а я пустился наутек. Даже одна разбитая лампочка в те дни считалась вкладом в дело революции. Так рассуждал практически весь вьетнамский народ – от мала до велика.

Несчастный подполковник Курт Пфальц выскочил на балкон, погрозил кулаком в темноту и разразился отборными проклятиями на немецком языке. Он лишь недавно вернулся с Севера, где принимал участие в отступлении французских войск, сдавших Вьетминю Колониальное шоссе № 4. Элитный батальон Пфальца, укомплектованный бывшими эсэсовцами, перебросили в зону боевых действий, как последнюю надежду на спасение французских солдат. «Железная дивизия» Зиапа неожиданно обрушилась и с наскока начала брать один за другим французские форты вдоль трассы № 4, подчистую уничтожая их гарнизоны. Брошенные на выручку французские десантники попали в клещи, из которых удалось выбраться лишь пятой их части. Французский командующий Карпантье распорядился эвакуировать гарнизон главной цитадели Каобанг, но при этом зачем-то одновременно бросил свои основные войска на штурм деревни Тай-Нгуен, находившейся в двухстах километрах к югу. Зиап не поддался на отвлекающий маневр. Он просто вывел немногочисленные вспомогательные службы, расквартированные в Тай-Нгуене, и оставил деревню французам.

Солдаты Пфальца высадились с воздуха в районе деревушки Тат-Ке, где предполагалось, что гарнизон, отступавший с западного направления, из Каобанга, встретится с подкреплением, выступившим с востока, из Лангшона. Немцы ввязались было в схватку, но после часа боя марокканцы, прикрывавшие их тылы, разбежались, и силы Пфальца внезапно оказались атакованными со всех сторон.

Отступление французов к дельте Красной реки превратилось в кровавую мясорубку. Форт, находившийся между отступавшим гарнизоном и немецко-марокканским подкреплением, был взят бойцами «Железной дивизии». Гарнизон из Каобанга попытался обойти этот форт слева, в попытке соединиться с подкреплением, но легионеры ушли вправо. Обе колонны увязли в непроходимых зарослях, сквозь которые невозможно было прорубаться быстрее, чем по несколько метров в час. В этой чаще их накрыл огонь партизанских частей. Остатки легионеров, прорвавшиеся на трассу, подвергались беспрерывным атакам из небольших засад, рассеянных, казалось, по всем джунглям, обступавшим региональные дороги. Джунгли дышали угрозой, были окутаны враждебным ядовитым полумраком, таившим в себе поражение. Солдатам казалось, что неминуемая смерть поджидала их повсюду, куда бы ни ступал их кованый сапог, на этой проклятой земле, окрещенной ими «Дорогой слез». Подполковник и в самом деле потерял сотни отборных бойцов, с которыми в прошлом форсировал переправы не только Нигера, но и Дона. Сегодня по шоссе № 4 повстанцам беспрепятственно поставлялось самое современное советское оружие.

И вот какой-то уличный пацаненок добрался до чудом уцелевшего герра Пфальца даже в Сайгоне, лишил отдыхавшего от северной бойни воина заслуженного отдыха со свежим номером «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг». Улицы вечернего города огласились свистками городовых. Хлынул дождь. На бегу я вспомнил, что одна из знакомых мне партизанских явок была ближе, чем дом дяди Нама.

Лишь на пороге явочной квартиры я перевел дух. Дверь на условный стук мне открыл здоровенный детина, похожий на бывшего налетчика. Услышав пароль, он отозвался и пропустил меня в квартиру. В передней на раскладушке спала девушка. В гостиной два партизана сидели на полу, склонившись над картой Сайгонской провинции, и оживленно о чем-то спорили. Увидев меня, старший из них, Тхо, властно поднял руку, заставив своего товарища замолчать. Я хорошо его знал, потому что он несколько раз приходил к дяде Наму с поручениями от отчима и уносил с собой посылки и мои письма матери.