Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер Страница 27

Вооружение галер состояло из пяти-шести орудий, установленных обычно на носу. Солдаты, входившие в состав экипажа, имели мушкеты и аркебузы, но пользовались также и арбалетами. Низкие мелкосидящие галеры не могли противостоять непогоде, поэтому управление ими требовало большой осторожности.

Недостатки галер должны были компенсировать тяжелые суда — галеасы. В 1571 году в союзническом флоте их было всего шесть, и все они были построены на венецианских верфях. Эти плавающие крепости по своей огневой мощи намного превосходили галеры. Каждый галеас имел десять тяжелых носовых орудий в два яруса и восемь кормовых, кроме того, по бортам устанавливалось много легких пушек, так что общее количество орудий могло доходить до семидесяти.

* * *

Союзнический флот собирался медленно. Венецианская эскадра и галеры его святейшества уже около двух месяцев крейсировали у Мессины. Было там и несколько испанских судов, но основные испанские силы во главе с главнокомандующим Хуаном Австрийским еще не подошли. Венецианскими галерами и галеасами командовал адмирал Себастьян Вениеро, а судами папистов — адмирал Марк Антонио Колонна. Вениеро был старым морским волком, многое повидавшим в жизни — его трудно было чем-либо удивить. Живой и подвижный, он выглядел моложе своих семидесяти лет. Не отличаясь особыми талантами, он был упрям и храбр.

Адмирал Колонна — доверенное лицо папы — больше всего ценил осторожность и не любил проявлять инициативу.

А дон Хуан не спешил. Сначала он задержался в Генуе, где проводил время в увеселениях. Потом целый месяц находился в Неаполе, где было еще веселее. Турниры и балы сменялись церковными торжествами. Король Филипп прислал своему полководцу украшенный алмазами жезл. Устроенный по этому случаю пир продолжался двое суток. Потом целых три дня готовилась церемония освящения знамени Лиги. Ну и так далее. Поводов для веселия хватало.

На эскадрах в Мессине ничего этого не знали. Экипажи кораблей редко отпускали на берег, потому что в переулках и тавернах веселого портового города дело всегда кончалось кровавой дракой между итальянскими и испанскими матросами. Итальянцы не выносили испанцев из-за их высокомерия.

Экипажам кораблей приходилось нести утомительную службу. Корабли постоянно требовали ухода. Нужно было смолить, конопатить, в кровь обдирать руки на такелаже, заниматься упражнениями в стрельбе и фехтовании.

А дона Хуана все не было.

Сервантес жил теперь на борту «Маркезы» — среднего размера галеры. Полтораста солдат спали здесь в кубрике, таком низеньком, что не каждому удавалось встать в полный рост. Люди тут не мылись неделями, вонь стояла жуткая, но Сервантес, хоть и не сразу, к этому привык.

Командовал «Маркезой» капитан Диего Урган, тучный служака с вечно багровым лицом, свидетельствующим о склонности к возлияниям. Он был добродушен и справедлив. Его любили. Каждое обращение к своему экипажу он начинал словами: «Я вам вот что скажу, господа солдаты».

Скромного ватиканского юношу трудно было узнать. Он возмужал, окреп, отпустил усы. Глаза весело смотрели из-под железной каски. Сначала ему приходилось скверно. Его сослуживцы, в основном всякий сброд, укрывшийся под военным знаменем от карающей длани правосудия, с ненавистью почуяли личность тонкой душевной структуры. Каждый день ему приходилось доказывать, что раздавать тумаки он умеет не хуже них. Он усвоил их жаргон, их манеру поведения, покорил умением рассказывать различные истории и добился того, что его признали своим в этой грубой среде, стали считать славным малым и хорошим товарищем. Лишь одна его слабость раздражала их. Сервантес много читал. Несколько томиков всегда были у него под рукой. Особенно дорожил он «Записками о Галльской войне» Юлия Цезаря в кожаном переплете — прощальным подарком кардинала Аквавивы с дарственной надписью на титульном листе: cognosce te ipsum ^[1]. Он никогда не расставался с этой книгой, хранил ее у себя под подушкой.

Однажды, когда Сервантес спустился в кубрик после работы, его встретило странное молчание. Он сразу почуял неладное. Когда же бросил взгляд на свою койку, то у него потемнело в глазах. «Записки» Цезаря лежали на подушке — мокрые. От них остро пахло мочой. Сервантес задрожал от гнева. Он знал, кто это сделал.

На этой галере служил Андреас — огромный детина из Андалузии. Он возненавидел Сервантеса из-за его пристрастия к чтению. Видел в этом какой-то вызов себе. У него были кривые ноги и огромные руки, волосатые, как у обезьяны, один глаз сильно косил. Виски были покрыты редкими рыжими волосами. На затылке выделялось несколько шишек, крупных, как каштаны. Его звериная неукротимая сила так и перла наружу. Он помыкал всеми. Разговаривал всегда на повышенных тонах и, не задумываясь, пускал в ход кулаки. Не проходило вечера, чтобы он не избил кого-нибудь. Его ненавидели и боялись. К тому же Андреас не расставался с огромной, окованной железом дубиной. Мечи и шпаги он презирал.

Сейчас он лежал на своей койке, заложив руки за голову, и с вызовом смотрел на Сервантеса. Несмотря на брезгливость, тот взял обесчещенную книгу двумя пальцами и тихо спросил: «Это ты сделал, мерзавец?» Не дожидаясь ответа, швырнул ее прямо в ухмыляющуюся рожу. Листы разлетелись по всему кубрику. Андреас, взревев, вскочил на ноги — и сильно ударился головой о низкий потолок. Мгновенно воспользовавшись этим, Сервантес схватил его дубину, лежащую у койки, и обрушил на голову врага. Андреас рухнул, взмахнув руками. Со всех сторон раздались крики восторга.

Все поздравляли Сервантеса так, словно он совершил великий подвиг. Потом пришедшего в себя Андреаса избили и вышвырнули на палубу, где он еще долго выл, жалуясь небу на несправедливость судьбы.

* * *

24 августа вся Мессина была на ногах. Ночью в порт вошла эскадра главнокомандующего. Город украсился разноцветными флагами, весело трепетавшими в лучах восходящего солнца. Набережная была покрыта пурпурным бархатом. Прибывший с доном Хуаном папский нунций собственноручно освятил каждый корабль. Присланные понтификом щепки с голгофского креста были распределены по корабельным командам. На флагманской галере дон Хуан велел поднять знамя Святой Девы Марии. Флаг Священной лиги, благословенный самим папой, было решено поднять в день решающей битвы.

В четыре часа пополудни начался смотр флота. Все команды были выстроены на палубах, и корабль главнокомандующего медленно проплыл мимо них под грохот пушек, являя всем своим великолепием суть испанского боевого изящества.

Дон Хуан Австрийский находился на капитанском мостике под золотой сенью адмиральского штандарта. По левую его руку, но немного позади стояли покрытый черной броней Марк Колонна и одетый в серебристую мантию венецианского адмирала Себастьян Вениеро. По правую руку, но тоже позади, стоял Александр Фарнезе, друг дона Хуана и член королевского дома.

Но все смотрели только на главнокомандующего. Его прекрасное с тонкими чертами лицо было озарено внутренним светом. Мягкие светлые волосы развевались вокруг юной головы. Декоративный панцирь из серебра ослепительно сверкал в лучах сицилийского солнца. Из шейной брони изящно выбивались похожие на белые розы, искусно нагофрированные брыжи. В руке полководец держал освященный папой жезл. С шеи на броню спадал орден Золотого руна. Дон Хуан стоял неподвижно, как статуя. Нелегко было выстоять так всю церемонию. Солдаты и матросы приветствовали его неистовыми криками восторга. Теперь никто не сомневался в грядущей победе. Разве можно проиграть сражение, если вами командует полубог.