Богоборцы из НКВД - Олег Смыслов Страница 27

«У нас дома самая религиозная мать. Ходит в церковь, заставляет нас молиться Богу, и вообще она против всего существующего строя и против всего настоящего. Мать — защитник религии, даже, можно сказать, очень. Доводы приводит самые различные: больше всего о том, что много учёных людей были религиозными, что без религии один разврат, что Бог всё равно накажет. Имеются иконы, лампады и священные книги, а иконы в каждом углу. В церковь ходит мать, я иногда, если меня посылают силой, иногда с побоями и вообще строго. Мать говорит, что выгонит из дома, если не буду ходить в церковь. Попы бывают очень часто, иногда мать призывает их, так как уж очень религиозна.

Праздники отмечаются почти все, на которых бывает даже пьянка. Я к религии безразлична. Могла бы быть нерелигиозна, но… домашние условия, которые вы теперь знаете, а потом в школе и вообще нигде не могу найти таких доводов, которые бы меня уверили, что Бога нет. Почти никаких признаков религиозности нет, но… всё-таки есть. Последний раз была в церкви накануне Пасхи, говела перед Пасхой. С религией бороться нужно, но, несмотря на это, она имеет хорошую сторону. Она как-то облагораживает человека. Уйдёшь в церковь расстроенным, сердитым, а приходишь совсем другим человеком — там как-то забываешься от забот, от неприятностей».

«Отец у нас в Бога не верит, брат один красноармеец, другой комсомолец. Но им ничего не удаётся — никак бабку не переупрямишь. Чуть зазвонят — кряхтит, а тащится. Ни одной службы не пропускает. Мне она тоже начинает говорить про Христа всякие интересные истории. Там всё чудесное, и, если спрашиваю я о чём, о чём-нибудь, тоже всё различает, по-божески или не по-божески это.

Мне удивительно, отчего это она крепко верит и не может без Бога обойтись. Сколько над ней ни бился старший брат, ничего ей не доказал. Бабка не уступает».

В общем, по живому резали все эти комиссии, все эти союзы. А самое главное власть и чекисты…

7

В декабре 1922 года начался новый этап подготовки процесса над патриархом Тихоном.

Именно в этот день в постановлении, подписанном Я. С. Аграновым, говорилось: «…приступить к производству дознания по обвинению гр. Белавина…» Основанием являлся всё тот же приговор Московского трибунала от 5 мая 1922 года.

Главная же линия борьбы с Тихоном была чётко сформулирована в феврале 1923 года самим Евгением Александровичем Тучковым в рапорте Самсонову: «Пользуясь обновленческим элементом дискредитировать Тихоновскую церковь, выявить её черносотенную физиономию и тем самым всенародно показать, что церковь являлась оплотом монархии и капиталистов. Для этого использовать предстоящий Поместный церковный собор».

При этом в борьбе с патриаршей церковью излюбленным приёмом чекистов являлся донос. По свидетельству Тучкова, к доносу они прибегали постоянно. Доносили же информаторы-обновленцы, благодаря чему ГПУ выявляло и арестовывало в среде патриарха Тихона врагов мнимых и явных.

5 марта 1923 года патриарх был в очередной раз допрошен всё насчёт того самого послания от 28 февраля прошлого года.

6 марта заместитель наркома юстиции Крыленко поручил наблюдение за производством дознания и предварительного следствия по делу патриарха помощнику прокурора Судебной коллегии Верховного Суда Яковлеву. В этот же день на заседании Коллегии ГПУ было решено передать многотомное следственное дело патриарха Тихона и других в Верховный Суд.

13 марта 1923 года патриарху Тихону было предъявлено обвинение, а в марте — апреле 1923 года завершалась подготовка к его процессу.

Историк С. Г. Петров по этому поводу пишет: «Накануне, 12 апреля 1923 г., Политбюро ЦК РКП(б) пыталось поставить последнюю точку в подготовке к процессу. Оно отклонило просьбу наркома иностранных дел Г. В. Чичерина вынести заранее постановление о неприменении к Патриарху высшей меры наказания. Более того, внепр ото колы шм сверхсекретным решением Политбюро решило Секретариату дать директиву Верховному суду «вести дело со всей строгостью, соответствующей объёму колоссальной вины, совершённой Тихоном». Чтобы подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к расстрельному приговору, высший партийный орган распорядился развернуть соответствующую пропагандистскую кампанию. Помимо этого, Политбюро дало согласие на предложение специальной Комиссии по делу Патриарха об изменении ему меры пресечения. Исполняя данное решение Политбюро от 12 апреля 1923 г., через неделю, 19 апреля, Патриарха поместили во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке.

Однако, 21 апреля 1923 г. Ф. Э. Дзержинский предложил не начинать процесс 24 апреля, а отложить его проведение в связи с развернувшейся агитацией за границей по делу расстрелянного католического прелата Буткевича и необходимостью подготовить судебное разбирательство более тщательно, т. е. бросить все силы на разворачивающуюся пропагандистскую кампанию. Политбюро оперативно откликнулось на предложение Дзержинского и прямо на проходящем партийном съезде проголосовало опросом, согласившись с председателем ГПУ. 24 апреля 1923 г., в день намеченного и несостоявшегося открытия процесса, Ярославский, обсудив проблему с Антирелигиозной комиссией при ЦК РКП(б) (АРК), довёл до сведения Политбюро, что комиссия также согласна на отсрочку и просит назначить открытие процесса на середину или вторую половину мая 1923 г. При этом оставшееся до суда время АРК считала необходимым потратить на интенсивную пропаганду за границей, не занимаясь активной агитацией в деревне. АРК призывала, не затягивать время, чтобы не дать «врагам советской власти» развернуть «бешенную ответную кампанию». Впрочем, эти предложения АРК Политбюро оставило без официального ответа.

4 мая 1923 г. АРК на основе ходатайств обновленческого Поместного собора в Президиум ВЦИК разрешила допустить делегацию обновленцев к подследственному Василию Белавину для объявления ему решения о лишении его сана, священства и монашества. Ярославский, в свою очередь, от имени АРК обратился в Секретариат ЦК РКП(б) с просьбой подтвердить вынесенное комиссией постановление. 7 мая 1923 г. Оргбюро ЦК РКП(б) на своём заседании рассмотрело вопрос «О Тихоне» и пришло к выводу: «Не возражать против предложений тов. Ярославского», что означало удовлетворение ходатайств обновленческого Поместного собора в отношении Патриарха. 8 мая 1923 г., чтобы, очевидно, развести дела церковные (собор) и дела светские (уголовный процесс), Патриарха перевезли из внутренней тюрьмы ГПУ в Донской монастырь под домашний арест, где делегация собора объявила Патриарху о его низвержении обновленцами в мирское состояние.

Таким образом, согласно замыслам власти, перед Верховным судом на намеченном АРК к открытию в середине или во второй половине мая 1923 г. судебным процессе должен был предстать не глава Русской Церкви, а простой советский гражданин Василий Иванович Белавин, бывший Патриарх.

8 мая 1923 г., в день объявления Патриарху решения обновленческого собора, как хорошо известно, НКИД вручается «ультиматум Керзона» с негативными оценками религиозной ситуации в советской России. 10 мая 1923 г. Ярославский пытается повторно поставить перед Политбюро проблему сроков открытия суда над Патриархом. Данное решение приходит к Ярославскому, по всей видимости, спонтанно, прямо на заседании Политбюро. Об этом говорит оформление и сам текст его небольшой записки. Для быстроты Ярославский пишет записку от руки на имеющемся маленьком простом листке бумаги, не указывая ни адреса, ни даты. Начинает он её словами: «Надо сегодня решить о сроке открытия суда над Тихоном». Далее в кавычках Ярославский от имени АРК формулирует текст проекта постановления Политбюро, содержание которого уже известно высшему партийному руководству: «Процесс бывшего патриарха Тихона назначить в начале второй половины мая. Точный срок определить т. Галкину совместно с т. Крыленко и Ярославским».