Виктор Лягин. Подвиг разведчика - Александр Бондаренко Страница 26

Кстати, в отличие от Виктора Лягина, Борис Гудзь вспоминал и охотно рассказывал о том, как он видел императора Николая II, приезжавшего в Тулу во время мировой войны. В Туле служил чиновником отец Бориса Игнатьевича, и он, мальчик, был на встрече императора, прошедшего тогда от него буквально в двух шагах…

Вот ведь как распоряжается судьба: будучи старше Лягина на семь лет, Гудзь пережил его на шесть с лишним десятилетий. Понятно, что встретиться им не пришлось — в то время, когда Виктора еще только-только взяли на службу в разведку, чекист-ветеран Гудзь уже сумел спрятаться от бывших коллег в кабине рейсового автобуса…

Ну а мы вновь возвращаемся к нашему герою.

Как уже упоминалось, 2 декабря 1938 года начальником внешней разведки на целых полгода стал В. Г. Деканозов.

«На следующий день Берия представил Деканозова сотрудникам разведслужбы. Официальным и суровым тоном Берия сообщил о создании специальной комиссии во главе с Деканозовым по проверке всех оперативных работников разведки. Комиссия должна была выяснить, как разоблачаются изменники и авантюристы, обманывающие Центральный комитет партии. Берия объявил о новых назначениях Гаранина, Фитина, Леоненко и Лягина. Он также подчеркнул, что все остающиеся сотрудники будут тщательно проверены, — вспоминал в своих записках П. А. Судоплатов и саркастически констатировал: — Новые руководители пришли в разведку по партийному набору. Центральный комитет наводнил ряды НКВД партийными активистами и выпускниками Военной академии им. Фрунзе».

Авторы книги «Разведчики» — кстати, сами весьма опытные профессионалы разведки — менее категоричны в оценках: «Руководство НКВД взяло курс на выдвижение молодых, только что пришедших в органы сотрудников. И неудивительно, что Виктор Лягин вскоре был назначен заместителем начальника одного из отделений 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР».

Но все-таки, говоря объективно (любому автору приятно изобразить себя этаким третейским судьей, который вправе поставить финальную точку), подобный карьерный рост молодых сотрудников разведки представляется нам ненормальным явлением.

Вот как, в частности, описал процесс своего профессионального становления Павел Михайлович Фитин, руководивший внешней разведкой с 1939 по 1946 год: «В октябре 1938 года я пришел на работу в Иностранный отдел оперативным уполномоченным отделения по разработке троцкистов и “правых” за кордоном, однако вскоре меня назначили начальником этого отделения. В январе 1939 года я стал заместителем начальника 5-го отдела, а в мае 1939 года возглавил 5-й отдел НКВД».

Напоминаем, что 5-й отдел — это и есть внешняя разведка… Но подумать только — в октябре — «оперенок», а в мае, чуть более чем через полгода — шеф разведки! Нормально ли это? (По счастью, разведке фантастически повезло с Фитиным — выбор Лаврентия Павловича оказался безошибочным ^[27].)

Ну ладно, молодым — дорогу, а вот что было со старыми кадрами, мы уже узнали… Впрочем, названо нами здесь было лишь несколько фамилий, причем судьбы у этих сотрудников оказались совершенно различными, — но ведь были еще и те, кто продолжал работать в разведке, кого не коснулись репрессии, миновал начальственный гнев, далеко не всегда, как мы понимаем, обоснованный… В общем, эти люди могли и далее успешно выполнять свои служебные обязанности, но тут возникает вопрос: а не «засвечены» ли они? Ветераны органов безопасности, за многие годы своей работы они могли не раз пересекаться с теми же Орловым-Никольским, Кривицким или Рейссом, да и не просто пересекаться, но иметь какие-то личные связи, дружить — так где гарантия, что изменник, успешно устроившись на чужбине, не позовет к себе друга? Мол, давай-ка и ты приезжай, тут очень даже здорово, и мои новые хозяева, которым я подробно про тебя рассказал, очень тебя ждут… А значит, всех этих людей, которые имели контакты с перебежчиками, следовало проверять. Это закон разведки. И вот как обрисовал обстановку тех дней генерал Виталий Павлов:

«Наконец нас пригласили в кабинет наркома. Это было большое, отделанное красным деревом помещение, вдоль стен которого стояли мягкие кожаные кресла. На возвышении располагался огромный письменный стол на резных ножках, покрытый синим сукном…

Вдруг позади стола бесшумно открылась небольшая дверь, которую я принял было за дверцу стенного шкафа, и вышел человек в пенсне, знакомый нам по портретам. Это был Берия. Его сопровождал помощник с папкой в руках. Не поздоровавшись, нарком сразу приступил к делу. Взяв у помощника список, он стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки бича.

— Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку “смирно”.

— Расскажи, — продолжал чеканить нарком, — как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но тем не менее твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

— Садись! Разберемся в твоем деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями. Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще бог знает какие шпионы. Но все подвергшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты, отвечал Александр Михайлович Коротков… Спокойно, с большим достоинством, вел себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги.

Совещание, если его можно так назвать, — оно было похоже на экзекуцию — закончилось внезапно, как и началось. Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным “скорую разборку”, Берия встал и, опять не говоря ни слова, исчез за дверью. Его помощник предложил нам разойтись.

Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы были ошеломлены».

Признаем, что руководящее хамство — как и подчиненное подобострастие — неотъемлемые черты нашего менталитета. Поэтому подобные «совещания» у нас даже сейчас в порядке вещей. Это только по неопытности могло смутить…

Но проверять, конечно, следовало, и не имея стопроцентной уверенности в том, что эти сотрудники не «расшифрованы» противником, не были слишком тесно связаны с беглецами, использовать их на оперативной работе было, к сожалению, нельзя.

К тому же нельзя не сказать и про такую тонкость: как это всегда бывает, за время работы у опытных сотрудников возникли свои симпатии и антипатии, обусловленные в основном тем направлением, которым они занимались. Каждый солдат считает свой окоп самой главной позицией на поле боя, и он совершенно прав, потому как в результате держится за порученное ему место зубами. Вот и сотрудники разведки, досконально зная своего противника, понимая всю сложность работы с ним — ну, и еще многое иное — считали свои направления главными в деятельности разведки и потому нередко настаивали на том, чтобы основные усилия службы были сконцентрированы именно здесь. Таким образом, насколько нам известно, в Центре сформировались как минимум три «партии», каждая из которых считала свое направление приоритетным, утверждая, что именно с данного направления исходит главная угроза для СССР.