Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Алленова Страница 26

В том селе я познакомилась с ярославцем Володей Епишиным, который провел в чеченском рабстве 12 лет и вместе со своими хозяевами бежал от бомбежек, оказавшись в Панкиси. Он стоял среди окруживших меня чеченцев и молчал, а потом сказал, что он из Ярославля, и его от меня оттеснили. Не знаю, почему я побежала за ним и спросила его фамилию, адрес в России и как он оказался в Чечне. – Работал я там, – ответил он очень тихо.

Глядя на него, я вдруг вспомнила самых первых чеченских рабов, которых увидела в конце 1999 года в Надтеречном районе Чечни, под Горагорском, – тех освободили российские солдаты, но они не хотели уезжать в Россию, потому что им негде и не на что было жить. В чечне их кормил хозяин, у которого они пасли отару овец и выполняли другие работы по дому. Жили они в холодной каменной сторожке. Помню, тогда, осенью 1999 года, я с невыносимой жалостью смотрела на этих людей, для которых кусок хлеба был дороже свободы.

Мне было всего 23 года, и я смотрела на мир с юношеским максимализмом.

На освобождение Володи Епишина ушло несколько месяцев. Родные давно его похоронили и продали дом, в котором он когда-то жил. Мы выбили ему муниципальное жилье – дом из двух комнат в Некрасовском районе Ярославской области. Но, вернув его на родину, я много думала о том, что, по сути, бросила его на произвол судьбы в холодной ярославской деревне, где у него не было родных и постоянной работы. Я часто спрашивала себя, нужно ли было вмешиваться в его судьбу. Я знаю, что он очень хотел на родину, но знаю также, что здесь он никому не был нужен. Таких, как он, в россии считали чужаками. Для них не было реабилитационных центров и специальных, приходящих на дом, психологов. Односельчане называли его «чеченцем» и пьяницей. Он устроился на ферму, где работал не меньше, чем в чечне. Ему мало платили, он плохо жил, и он был очень одинок. По большому счету, на родине было ничуть не лучше, чем в плену. После освобождения я была у него несколько раз, и каждый раз возвращалась от него со слезами и с ненавистью к тому миру, в котором живу. Володя умер в 2006 году.

Его история должна была убедить меня в том, что чеченская война была необходима. Эта война должна была освободить тысячи таких, как он. И все-таки что-то в этой мысли меня мучило. Думая о Епишине, я думала и о том старике в заячьей шапке на балконе разрушенного грозненского дома, который до сих пор иногда мне снится. И о тех инвалидах в Катаяме, которые никогда не забудут войну. И о детях в подвалах, которые ели муку и пили дождевую воду. Вспоминая эти лица, мне до сих пор хочется плакать. Что-то непоправимое было совершено в те дни с нашего молчаливого одобрения. И я чувствовала, что последствия этой войны заставят меня еще не раз вспомнить об этом.

В октябре 2002 года террористы захватили заложников на Дубровке. Те дни запомнились не только мне. Именно тогда, наверное, каждый из жителей нашей страны понял, что война, казавшаяся такой далекой, может прийти к нему в дом.

13.03.2002. Раб по имени Володя

Все началось два месяца назад, в конце января, когда я поехала в Панкисское ущелье в Грузии, чтобы подготовить материал о жизни беженцев из Чечни. Беженцы жили в селе Дуиси, примерно в центре ущелья. В этом селе мы с фотокором провели полдня. Когда уже собирались уезжать, какой-то человек подвел к нам мужчину лет шестидесяти в грязной, сильно поношенной одежде.

– Вот это Володя, он русский, – сказал чеченец. – Он вместе с нами сюда пришел.

Мужчина дрожащими пальцами держал самокрутку и умоляюще смотрел мне в глаза.

– Владимир Серафимович Епишин из Ярославской области, – представился он. В 1989 году он встретил в Ярославле ингушей, которые предложили ему заработать. В поезде они избили его и отобрали документы. И оказался он не в Ингушетии, а в Чечне. С тех пор не видел родины.

В Панкиси с нами находились два чиновника из МВД Грузии. Я попросила их вывезти господина Епишина в Тбилиси, в российское консульство.

– Он без документов, поэтому вывезти не можем, – ответили они.

– Но его незаконно удерживают! – возмутилась я.

– Почему незаконно? Он такой же, как все ваши беженцы, – сказали чиновники.

В консульстве сказали то же самое: «Пока не найдутся какие-то родственники и документы, помочь мы ничем не сможем». Правда, консул Михаил Афанасьев отправил запрос в Ярославскую область, чтобы выяснить, проживал ли там Владимир Епишин. Но через месяц ответ оттуда так и не пришел.

Тогда я отправилась в Ярославль сама. Местная журналистка Лариса Фабричникова помогла мне найти брата Владимира Епишина Валерия.

– Я думал, что он погиб, – сказал Валерий. – 12 лет о нем не было вестей. А он, значит, жив.

Валерий Епишин не радовался, только много курил и путал слова. В Некрасовском районе Ярославской области я собрала необходимые документы и приехала в Грузию, надеясь вывезти оттуда Владимира Епишина за пару дней.

Но все оказалось не так просто. Консульство на период мартовских праздников было закрыто, а встретиться с министром внутренних дел Грузии не удалось. Тогда мы с фотокорреспондентом «Коммерсанта» решили сами ехать в Панкиси за пленником. В Ахмете я встретила заместителя начальника кахетинской полиции Мензера Берукашвили, с которым и ездила в январе в Панкиси.

– Мы привезли документы, – крикнула я ему еще из машины. – Хотим забрать того русского, помните?

– Как вы собрались его забирать? – осведомился господин Берукашвили.

– Мы же едем в Дуиси, – ответила я.

– Полиция лишний раз туда не заходит, а вы у нас самые смелые, что ли? – возмутился полицейский.

– Но кто-то же должен помочь этому человеку!

Чиновник пообещал помочь. Мы не поверили и все равно отправились в Панкиси. Пока нас держали на посту, подъехал полицейский из Дуисского отделения и сказал, что Владимира Епишина в Дуиси уже нет. Проверить это нас не пустили. Но мы сказали, что не уедем, пока не убедимся в том, что человека, которого мы ищем, в Панкиси нет. Уже к вечеру нам сообщили, что Владимир Епишин в полицейском участке в райцентре Телави. Его забрали по приказу господина Берукашвили и должны передать нам.

До Телави добрались ночью. В полночь подъехал и господин Берукашвили. Но передавать господина Епишина отказался:

– Завтра днем оформим все документы, тогда и заберете своего заложника.

– Дайте нам хотя бы увидеть его, – попросила я.

– Здравствуй, Оля, – сказал Владимир Епишин, вставая мне навстречу. – А я уж думал, опять меня куда-то повезут, к новому хозяину.

– Больше у вас не будет хозяев, домой скоро поедете.

– Хорошо бы, – вздохнул бывший пленник и сильно закашлялся. – У меня, Оля, с легкими беда какая-то, давно болят… Так вот думаю, до дому бы добраться… Очень уж на родительскую могилку поглядеть охота…

На следующий день, в понедельник, меня попросили написать расписку, в которой я сообщала, что беру на себя ответственность за доставку гражданина Епишина домой.