Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Алленова Страница 25

– Расскажите про ваших погибших ребят, – попросила я.

Командир ОМОНа потер рукой лоб:

– Это были хорошие омоновцы, 17 чеченцев, один русский, – сказал он. – Двое при смерти. Самому молодому 20 лет, самому старому 36. Эти были из старой гвардии. В 1999 году они вместе с федералами освобождали Урус-Мартановский район и Грозный – сильные были парни. Трое представлены к званию Героев России.

– Почему вы считаете Ахмадова организатором теракта?

– Потому, что у меня есть точные данные. В первых числах апреля Ахмадов получил от Хаттаба большие деньги, два миллиона долларов, причем именно на устранение чеченского ОМОНа, РУОПа, милиции. Дали бы мне $2 млн, я бы этого Хаттаба им через месяц в мешке приволок.

– Разве все дело в деньгах?

– Конечно. Деньги решают проблемы с транспортом, с агентами, с материальным обеспечением бойцов, которые думают о том, что, если их убьют, их семьи останутся без кормильцев, и так далее.

– Вы уже задержали виновных во взрыве?

– Пока не всех. Но я теперь даже знаю, где делали эту бомбу, от которой даже танк разворотило бы: в Урус-Мартане.

– Как же они провезли ее в Грозный, там ведь около 90 кг было?

– Это не у меня спрашивайте, у военных на постах.

– Вам о бомбе пленные рассказали?

– У нас свои источники везде есть: среди местных, среди боевиков даже. К сожалению, не всегда это спасает от таких вот трагедий. В данном случае, конечно, пленные говорят. Мы после этого взрыва троих задержали. Двое раскололись, сдают потихоньку все свои контакты, связи. Знаешь, какое удовлетворение испытываешь, когда видишь, как они своих закладывают! Это для меня лучшая агитация, которую можно проводить против ваххабитского режима.

Тут замкомандира Бувади дал Мусе радиостанцию, которая в очередной раз заговорила по-чеченски. Командир насторожился.

– Радиоперехват, – объяснил Бувади.

Потом они засмеялись.

– Мы одного взяли из баграмовской группировки, он теперь всех их закладывает, – объяснил Бувади. – Вот они это чувствуют и пытаются с ним поругаться. Послушай сама.

– Я на «Имама», а ты на кого работаешь? – спросил ваххабит у баграмовского бойца.

– А «Имам» на кого? – задал вопрос второй.

– На «Стамбул».

– А я на «Патриота». ^[3]

– А «Патриот» на кого?

– Он ни на кого, он сам на себя.

– Да твой патриот на Путина, наверное, работает.

В это время Бувади получил какое-то сообщение и закричал в свой Kenwood:

– Быстро, в полной экипировке, одна группа с КПП заходит, другая в обход, третья со двора. Их двое, оружие есть!

– Должны взять еще двоих по взрыву, – пояснил Муса.

– Вы сказали, что будете мстить. Как? – спросила я.

– Реально будем ловить и сажать в тюрьму, – подумав, сказал Муса. – Это касается тех, кто не будет оказывать сопротивление. А кто будет сопротивляться, уничтожим, причем не только его, а всех, кто приютил его в доме.

– Это такая кровная месть?

– Нет, это такая работа. Только так с этой заразой покончим. Кровная месть – это другое. Преступников я все равно посажу. А кровная месть касается родственников преступников. Я же говорил: 16 лучших из их родов будут убиты за моих парней.

– Но вам это может стоить работы.

– Если меня уволят, я же не перестану быть Мусой Газимагомадовым. Это ведь не только моя кровная месть, это месть всего ОМОНа. Люди сами так решили. Ведь мы действовали по закону, просто так ни одного не забрали. Сначала собирали на них данные и доказательства, а только потом брали. И мы не подрывали их и не стреляли в спину, как они делают с нашими. В открытом бою ни один из них не вышел против моих парней. Это мразь, и с ней надо обращаться как с мразью.

А потом были похороны. По чеченским обычаям умерших хоронят в день смерти до захода солнца. Три дня после погребения в дом приходят все, кто знал покойного, и выражают соболезнование его родным. Старики в папахах с укором смотрят на молодых мужчин с автоматами, входящих во двор. Около сотни омоновцев поднимают руки для молитвы. Из женской половины дома раздается плач.

– Он умер как настоящий мужчина, – сказал Бувади отцу погибшего. – Он погиб как мужчина в большой войне, в которой решается будущее всего народа.

Сотня с автоматами выразила свое одобрение тихими возгласами.

– Спасибо, что пришли, – только и сказал старик.

Потом все подошли к женской половине дома.

– Твой сын умер, но нас осталось 300 человек, и мы все теперь твои сыновья, – сказал командир ОМОНа матери погибшего. Женщина молча его обняла.

В этот день мы объехали почти все семьи погибших: в Гехи-Чу, Комсомольском, Шаами-Юрте и Науре. Никто на этих похоронах не спросил, за что погибли молодые парни. Никто никого не обвинял. Как будто такие смерти случаются здесь так часто, что люди устали спрашивать, за что умирают их сыновья. Потом омоновец по имени Нурди объяснил:

– На похоронах не принято спрашивать, как погиб человек и почему. И о кровной мести здесь не говорят. Обо всем этом будут говорить потом, когда отец или брат погибшего приедет к нам в ОМОН.

В селе Гехи-Чу мать убитого, плача, бросилась к командиру ОМОНа Газимагомадову. Я подумала, что она станет обвинять его. Но она сказала:

– Я слышала по телевизору, что ты сказал. Спасибо тебе.

Женщина благодарила командира ОМОНа за слова о мести.

Из последнего дома в Науре мы уехали вечером.

– Проще взять штурмом целое село, чем войти в один такой дом, – вздохнул Бувади.