Европа между Рузвельтом и Сталиным. 1941–1945 гг. - Михаил Мягков Страница 26

Разрешение всего комплекса проблем, касающихся взаимоотношений СССР и США, в огромной степени зависело от личного доверия между лидерами двух государств. Вопросы территориально-политического устройства Европы и роль, которую могли бы играть в нем Россия и Америка, не являлись здесь исключением. Рузвельт это ясно понимал. 16 марта 1942 г. он направил послание Черчиллю, в котором подверг резкой критике «наихудшую часть» своей прессы – издания Маккормика – Патерсона, Херста и Скриппс-Ховарда за то, что они «сводят роль Америки лишь к защите Гавайских о-вов, восточного и западного побережья континента», и далее писал о своем намерении приложить значительные усилия, чтобы найти деловой контакт с советским лидером и наладить с ним плодотворный диалог, отмечая, что лично он «может вести дела со Сталиным лучше, чем весь Форин офис или Государственный департамент». «Он [Сталин] думает, что лично мне он нравится, – подчеркивал Рузвельт, – и я надеюсь, что он будет продолжать так думать…»¹⁴⁷ Рузвельту нужна была личная встреча со Сталиным. Он понимал, что только когда они сядут за одним столом, они смогут начать конкретную дискуссию о деталях будущего мира. И обращения к Сталину о такой встрече высказывались неоднократно. Президент был также уверен, что его личное обаяние несомненно повлияет на советского лидера, и тот станет доверять ему¹⁴⁸.

Необходимо также заметить, что уже в то время – весной 1942 г. – американский президент приходит к выводу, что Россия может стать после войны одной из ведущих мировых держав. Так, 20 мая, высказывая свои мысли перед представителями Комитета по вопросам послевоенных международных отношений Государственного департамента¹⁴⁹, он отмечал: «Соединенные Штаты, Великобритания, Россия и Китай должны осуществлять контроль, разрешать споры и поддерживать безопасность в послевоенном мире. Именно они будут определять, какие сокращения вооружений необходимо произвести. Они также будут осуществлять периодические инспекции вооруженных сил и контроль как водного, так и воздушного пространства». Президент «выразил мнение, что одна из важнейших стран, которую необходимо было бы разоружить, – Франция. Мы ничего не сможем решить в Европе до тех пор, пока обе страны – как Германия, так и Франция, не будут разоружены и не останутся в таком положении. Чуть позднее мистер Дэвис подчеркнул, что считает отношение президента к вопросу о Германии совпадающим с мнением членов Комитета (то есть безоговорочная капитуляция)»¹⁵⁰.

Последовательная позиция Рузвельта в германском вопросе хорошо известна. Он считал, что не может допустить, чтобы через 15–20 лет после войны в этом государстве вновь взяли бы верх реваншистские настроения. Но кто воспрепятствует этому? Сам ход войны и сложившаяся коалиция держав, ведущая борьбу против агрессоров, логично предопределяла ответ на этот вопрос. К маю 1942 г. контуры возможного альянса сил, призванных поддерживать будущую международную безопасность и в случае необходимости принуждать ее противников к повиновению с помощью силы, в мыслях Рузвельта определились уже достаточно четко. О задачах и членах этого альянса, названных вскоре «четырьмя полицейскими», он и говорил 20 мая 1942 г.

Все это подтверждает мысль о том, что у Рузвельта было достаточно серьезное основание не препятствовать восстановлению довоенных границ СССР по причинам, прежде всего, глобального характера – возможности сотрудничества с Москвой в деле поддержания международной безопасности в послевоенное время. Позитивные шаги в признании границ СССР 1941 г., безусловно, способствовали укреплению союзнических отношений, особенно в условиях, когда второй фронт в Европе Англия и США открывать пока не собирались. В конструировании своей концепции послевоенного мира президент мог опираться на солидную общественную поддержку в самих Соединенных Штатах. Несмотря на сопротивление изоляционистов, опрос общественного мнения в США показывал возросшее чувство ответственности простых граждан за будущее всего мира. Как подчеркивал 14 марта 1942 г. в своей телеграмме в американское посольство в Лондоне директор заокеанских операций Управления военной информации армии США Р. Шервуд, только 11 % из всего числа опрошенных выступали за возвращение к изоляционизму. Еще меньший процент хотел жить в союзе лишь с англоговорящими странами или в составе содружества американских государств. Лидирующим мнением являлось создание мировой лиги или мировой ассоциации. «Все это подтверждает, – писал Шервуд, – что большинство населения поддерживает международную политику президента. Ситуация может измениться только в случае какой-либо грубой ошибки или поражения на фронтах»¹⁵¹.

Обоснованным, по нашему мнению, является вывод о том, что позиции Лондона и Вашингтона относительно советских границ 1941 г. к тому времени во многом сблизились. Обе стороны считали возможным принять за основу сложившееся положение, но оставить пока открытыми для обсуждения вопросы точного прохождения советско-польской границы и признания вхождения в СССР прибалтийских республик. Американская и британская позиции отличались лишь в той части, что Рузвельт не желал пока именно публичного одобрения Америкой территориальных приобретений СССР до 22 июня 1941 г. Такой шаг шел бы вразрез с предыдущими заявлениями руководства США, противоречил идеалам, провозглашенным президентом Вильсоном, и подрывал бы авторитет Рузвельта в глазах части американских граждан, прежде всего польского и прибалтийского происхождения.

В мае-июне 1942 г. нарком иностранных дел СССР В. Молотов совершил визит в Великобританию и США. Среди многих проблем, обсуждавшихся Молотовым с У. Черчиллем, А. Иденом, другими официальными представителями кабинета министров в Лондоне, были и территориальные. Во время дискуссий об условиях союзного англо-советского договора камнем преткновения стала, как и ожидалось, советско-польская граница. Несмотря на то, что Молотов был готов идти на компромисс, «оставив вопрос о наиболее значительной части западной советской границы открытым», взаимного понимания достигнуть так и не удалось. В беседе с советским наркомом 21 мая 1942 г. Иден заявил, что «Английское правительство сделало уступку и согласилось с Советским правительством в отношении Прибалтики. В настоящее время ему, Идену, непонятно, какую уступку должно сделать английское правительство в вопросе о советско-польской границе»¹⁵². Из всего этого следовало, что Лондон шел на уступки СССР в вопросе о Прибалтике, желая использовать это обстоятельство в отношении будущих советско-польских границ. Дело окончилось тем, что Молотов получил инструкцию от Сталина согласиться с предложениями британской стороны и подписать простой договор без указания будущих границ. 24 мая Сталин телеграфировал Молотову в Лондон: «Проект договора, переданный тебе Иденом, получили. Мы его не считаем пустой декларацией и признаем, что он является важным документом. Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой (выделено нами. – М.М.)»¹⁵³.