Европа между Рузвельтом и Сталиным. 1941–1945 гг. - Михаил Мягков Страница 25

К весне 1942 г. позиция Лондона по территориальным проблемам с СССР, прежде всего касавшимся Прибалтики, стала меняться в сторону удовлетворения требований Москвы. Великобритания, исходя из разворачивавшихся на фронте событий и с учетом необходимости идти на компромисс с СССР ввиду отсутствия второго фронта в Европе, считала необходимым изменить подход к некоторым принципам Атлантической хартии. Так, 7 марта 1942 г. У. Черчилль писал Ф. Рузвельту: «В условиях возрастающих тягот войны я прихожу к мысли, что принципы Атлантической хартии не следует трактовать таким образом, чтобы лишить Россию границ, в которых она находилась, когда на нее напала Германия. Это была основа, на которой Россия присоединилась к Хартии, и я полагаю, русские провели жестокий процесс ликвидации враждебных элементов в Прибалтийских государствах и т. д., когда они заняли эти районы в начале войны. Я надеюсь поэтому, что Вы сможете предоставить нам свободу действий для подписания договора, который Сталин желает иметь как можно скорее. Все предвещает возобновление весной широкого немецкого наступления в России, а мы очень мало можем сделать для того, чтобы помочь единственной стране, которая ведет тяжелые бои с германскими армиями…»¹³⁹

Уже весной 1942 г. в британском Министерстве иностранных дел рассматривали ситуацию, казавшуюся просто фантастической всего несколько месяцев назад – возможность достижения советской победы над Германией и без участия в европейских операциях крупных сухопутных сил Англии. В этом случае СССР вряд ли бы стал серьезно прислушиваться к мнению своих союзников относительно проведения его послевоенных границ. Кроме того, он был бы в состоянии единолично разоружить промышленность Третьего рейха и отказаться от экономической помощи со стороны Великобритании и США. Следовательно, для британского кабинета могло оказаться более выгодным пойти на определенные уступки СССР по пограничным проблемам именно в разгар войны, но тем самым создать почву для удовлетворительного разрешения других территориальных и политических вопросов в будущем. Такого рода опасения доминирования Москвы на континенте возникли в Лондоне в апреле-мае 1942 г., но не получили в то время широкого распространения¹⁴⁰.

Сталин и далее продолжал настаивать на том, чтобы договор с Великобританией гарантировал Москве бывшие польские, финские и прибалтийские территории, присоединенные к СССР в 1940 г., стремился, чтобы и США признали границы СССР по состоянию на 22 июня 1941 г. Однако Рузвельт и Госдепартамент в то время решительно возражали против такого пункта в соглашении между Москвой и Лондоном¹⁴¹. В феврале 1942 года президент США дал указания заместителю госсекретаря С. Уэллесу сообщить британскому послу в Вашингтоне Галифаксу, что не считает возможным принять советские предложения относительно границ. Этот вопрос, сказал он, должен решаться после окончания войны. Рузвельт пояснил, что сам собирается обратиться по этому вопросу к советскому правительству¹⁴².

С течением времени позиция США относительно территориальных проблем и сфер влияния в Европе претерпела изменения. Менялись взгляды самого Рузвельта и его окружения на проблемы послевоенного устройства, их отношение к роли США и России в поддержании безопасности на Европейском континенте и в целом в мире после разгрома агрессоров. Важнейшее влияние на этот процесс по-прежнему оказывали текущие события на фронте. В декабре 1941 г. США вступили в мировую войну, став жертвой нападения Японии. Всю первую половину 1942 г. они вынуждены были отступать на тихоокеанском ТВД по нажимом японских войск. Помощь России в этом районе могла бы иметь решающее значение для Америки, и Рузвельт запросил о ней Сталина практически сразу после событий в Перл-Харборе. Ответ Сталина, данный 10 декабря, объяснял невозможность нарушения советско-японского пакта 1941 г. и неразумность вступления в войну с Японией ввиду ведущейся тяжелейшей борьбы с Германией. Тем не менее, Сталин, как отмечает профессор А.А. Кошкин, разъясняя нецелесообразность такого шага «в настоящий момент», давал понять, что такая помощь может стать возможной в случае успешного развития обстановки на советско-германском фронте¹⁴³. В то же время в докладе о положении на различных фронтах, подготовленном Управлением военной разведки в Вашингтоне 1 апреля 1942 г., делалось заключение, что в случае грозящей опасности японского нападения и ухудшения положения в войне с вермахтом СССР может пойти на заключение сепаратного мира с Германией и даже отвести свои силы за Волгу, одновременно укрепив свой дальневосточный фронт¹⁴⁴.

Ставки в ведущейся глобальной войне были высоки, и Рузвельт понимал, что японский фактор может стать своеобразным козырем Москвы в вопросе о скорейшем открытии второго фронта в Европе и решении в ее пользу различных послевоенных территориально-политических проблем. Несмотря на то, что в начале 1942 г. в Вашингтоне все еще присутствовал рудимент недооценки потенциала Красной армии, многие политические и военные деятели США начинали все яснее понимать, что ее боевые действия являются чрезвычайно эффективными и именно борьба Советского Союза будет во многом определять исход войны и характер будущей политической карты Европы. Американский президент также внимательно прислушивался к мнению английской стороны, которая считала возможным, чтобы союзники признали право СССР восстановить свои границы 1941 года. Лондон, очевидно, стремился не допустить той ситуации, когда его стали бы подозревать в нежелании удовлетворить минимальные требования Москвы. Вопрос шел об учете взаимных интересов, без чего эффективное сотрудничество с СССР и сама совместная победа над Германией могли быть поставлены под вопрос.

Британская сторона считала возможным и необходимым советовать Вашингтону предпринимать те или иные шаги в отношениях с Москвой. В начале 1942 г. Лондон еще не смирился окончательно с тем фактом, что в любом будущем англо-американском тандеме лидирующая роль будет принадлежать США. Весной 1942 г. в недрах Министерства заморских территорий было подготовлено несколько рекомендаций, касающихся ведения пропаганды на СССР. Впоследствии их копии были переданы в распоряжение Управления стратегических служб США. В одной из них британские аналитики подчеркивали важность улучшения отношений с Советским Союзом, что решение этой проблемы более относится к самим американцам и англичанам, чем к русским. СССР испытывает уважением к американской технической цивилизации и хочет установить дружеские отношения с США. Интересы Советского Союза как на Западе, так и на Востоке в широком контексте находятся в гармонии с аналогичными интересами Соединенных Штатов. «Главная проблема, – делали вывод англичане, – лежит в отношении к России, и Британии принадлежит здесь важная роль в достижении взаимопонимания между этими двумя странами». Часть документа была посвящена личности Сталина, который, по мнению его составителей, был «национально» ориентированным руководителем – «националистом по форме и социалистом по содержанию». Сталин делал упор на «патриотические и национальные элементы в жизни русских людей»¹⁴⁵. Таким образом, пытаясь в начале 1942 г. повлиять на американские представления об СССР, англичане подчеркивали общность советско-американских интересов и наличие у кремлевского руководства именно «национальных» идей, а отнюдь не курса на интервенцию социальной революции. Следует отметить, что подобные оценки оказывали в то время определенное влияние на представителей американских спецслужб, Государственного департамента США и распространялись в различных общественно-политических кругах Америки.