Пять вечеров с Марлен Дитрих - Глеб Скороходов Страница 26

С режиссерами Марлен приходилось работать разными. Но выбирать кого-либо из них она не могла. Несмотря на свое положение звезды, на свой успех, на прямое влияние на кассу, что, казалось бы, в Америке решающее. Такого права в Голливуде вообще не существует. Случаи, когда актеры ополчались против режиссера и устраивали сидячую или стоячую забастовку, чрезвычайно редки и иной раз для актеров подсудны: о чем же вы раньше думали, когда подписывали договор. Там же все оговорено заранее. И актерский профсоюз станет против актера.

Иное дело у нас. Нонна Мордюкова, не нуждающаяся в рекомендациях, говорила в документальном фильме «Нет смерти для меня»: «Я выбираю. Есть режиссеры, с которыми никогда работать не буду. Выбираю и сценарии. То, что мое, никому не отдам. Выбираю и актеров. А как же – они же мои партнеры!

Тут меня снимали. Он – секретарь райкома. Пошел, а я смотрю, у него ноги иксом. Ой, боже мой! «Куда же вы смотрели?» – спрашиваю постановщиков. «Ой, – говорят, – правда, а мы не заметили, что у него ноги иксом». А я заметила. И актера сняли с этой роли!»

Марлен, когда на съемочной площадке что-то было не так или что-то не ладилось, могла рассчитывать только на свое терпение. Ни на что иное прав она не имела.

Режиссера, снимавшего с ней в 1952 году вестерн «Ранчо с дурной славой», она глубоко возненавидела. Это был Фриц Ланг, начинавший в Германии, а с 1932 года почти три десятилетия проработавший в США. В Германии был ведущим представителем немецкого экспрессионизма, в Голливуде – особой славы не снискал, запомнившись многим своими деспотизмом и надменностью. И то и другое стали для него главным оружием подчинения своей воле актеров. Другого он не признавал. Странно, не правда ли, для опытного человека.

Вот уж, казалось бы, где-где, как не в режиссуре, существуют десятки способов добиться от актера нужного. Скажем, от невинного повторения актером одной и той же реплики, пока она не вызовет у него нужное по роли раздражение, до воздействия на актерский аппарат поисковым методом. Режиссер «Современника» Галина Волчек однажды, чтобы вызвать у актера Владимира Земляникина реакцию огромного удивления, отправила его на мгновение за кулисы, разделась догола и крикнула: «Входи!» Он вошел, посмотрел на режиссера, на актеров, в ожидании эффекта уставившихся на него, сказал: «Извините», и ушел, не моргнув глазом.

Великий Станиславский, когда никак не мог добиться от не менее великого Качалова китайской пластики в «Бронепоезде 14–69», попросил его:

– Завтра на репетицию, пожалуйста, придите, надев нижнее женское белье. Только шелковое – обязательно!

И Качалов без всяких объяснений на другой день почувствовал, какой пластики ожидал от него режиссер.

Таких способов привести актера в необходимую по спектаклю форму – множество. Не забуду, как блистательная Алиса Фрейндлих по чьему-то совету, прежде чем выйти на сцену, где ей предстояло появиться в крайне взвинченном состоянии, дважды сбегала по трем пролетам вверх-вниз и выходила к публике с сорванным от «волнения» дыханием.

Фриц Ланг решил тоже применить метод физического воздействия. Он разметил своими большими шагами съемочную площадку «Ранчо с дурной славой», приклеив к полу «марки», на которых актеры должны остановиться.

– Я не могла сделать такие большие шаги, – рассказывала Марлен, – а он заставлял меня вышагивать снова и снова с криком: «Не виляйте!» Я готова была убить его на месте!

Но, может быть, именно такое состояние и требовалось от актрисы в этой сцене? Ничего подобного!

Партнер Марлен по «Ранчо» вспоминает еще одну сцену. Ему предстояло сказать несколько слов Марлен в ответ на ее реплику, произнеся которую она должна была рассмеяться.

– Плохо, миссис Дитрих! – прерывает съемку Фриц Ланг. – Еще раз!

И снова реплика – смех, реплика – смех, реплика – смех. Марлен с каждым разом смеется хуже. Страх будто сковал ее от постоянных команд режиссера:

– Еще раз! Камера!

Потеряв свойственную ей манеру общения, Марлен окаменела. Из ее горла раздается только сдавленный хрип. Но крики «Еще раз! Камера!» продолжались. Послать бы ей этого режиссера куда подальше, но она выполняла свой долг, выполняла контракт и подчинялась деспоту.

Он вызвал ненависть у всех, кто работал на этом фильме.

– Этот способен пройти по трупам! – говорили о нем. Марлен осталась несломленной, но искала свое женское объяснение происходящего: «Фриц Ланг ненавидел мою преданность фон Штернбергу и хотел занять его место в моем сердце». Вот после этого и разбирайтесь!

Я смотрел «Ранчо с дурной славой», клянусь, до того, как узнал, в каких условиях делался фильм.

Он получился вялым, актеры все выглядели на экране так, словно из них выпустили воздух. Они то вдруг начинали дергаться, то орать вопреки сюжету, во многом повторяющему ситуацию «Дестри снова в седле». Плохую копию этого талантливого фильма лучше забыть и никогда не вспоминать. Если только не для того, чтобы рассказать, с чем приходится сталкиваться человеку, у кого такая профессия – сниматься в кино.

Комитет победы возглавили звезды

Бомбардировка японцами Перл Харбора стала знаковым событием. Через три дня Гитлер объявил войну Штатам.

Марлен Дитрих и кинорежиссер Фриц Ланг.

«Если ты возвращаешься в девять вечера вместо семи, и он еще не позвонил в полицию, – значит, любовь уже кончилась».

Марлен Дитрих

В тот же день в Лос-Анджелесе собрался Голливудский комитет победы. На улицах не расклеивали плакаты «Наше дело правое. Победа будет за нами!». Но комитет победы уже был и действовал. Его возглавила звезда номер один – Кларк Гейбл, человек, после «Унесенных ветром» ставший в глазах зрителей настолько надежным, что ему можно было доверить самое трудное дело.

Марлен пришла на первое же заседание комитета победы 22 декабря 1942 года и начала действовать: открыла продажу облигаций военного займа. Вот тут бы пригодились наши плакаты «Все для фронта. Все для победы». Марлен не писала заявления о вступлении добровольцем в ряды армии, но чувствовала себя мобилизованной. Не надо удивляться и кричать о патриотизме, – просто она была нормальным человеком. Вместе с Джуди Гарленд выступала по радио, призывая сограждан прийти на помощь своим сыновьям и приобретать облигации. Агитируя за них, поехала по стране, считая, что важнее дела нет. И в каждом городе, на каждой встрече со зрителями не ограничивалась горячей речью и прочувствованным призывом, а по-американски не допускала разрыва между словом и делом: не уходила со сцены, пока не получала конкретных результатов – денег или чеков на приобретение казначейских билетов займа.

Она занималась торговлей на митингах, на улицах, где ее появление могло собрать толпу, в ночных клубах и барах – и всюду предлагала один товар: облигации военного займа. Рассказывали, что она не раз с подвыпившими завсегдатаями сидела рядом, а то и у них на коленях, не уходя, пока ей не сообщат, что выписанные навеселе чеки приняты банком к оплате. Об этом усердии звезды доложили президенту Франклину Рузвельту, и тот вызвал ее в Белый дом.