Селена, дочь Клеопатры - Франсуаза Шандернагор Страница 26

Направляясь в носилках в Большой гимназиум, дети впервые увидели толпу вблизи. Накануне в Серапиуме они встретились только с придворными и священниками: народ остался снаружи любоваться легионами. Но в этот день улицы были полны александрийцами – плебсом, еще не протрезвевшим после вчерашней пьянки, и множеством мелких ремесленников. Празднующая толпа страшнее злой толпы: как только царские носилки приблизились к гимназиуму, шум стал оглушительным. Издали фронтон Булевтерия ^[81], колоннады и крытые галереи агоры ^[82], ступеньки храмов – все казалось черным, словно облепленным мухами: они были переполнены зрителями, которые стояли, сидели и даже висели, за что-нибудь ухватившись. Греки взобрались на крыши крытых галерей, азиатские эллины висели на пальмах или сидели на плечах статуи Гермеса; что касается иудеев, италиотов ^[83] и египтян, которых отогнали от гимназиума, поскольку они не были ни жителями города, ни «ассимилированными», то они вскарабкались на гору Пана и, усевшись на обрывистом склоне, свесив ноги в пустоту, приготовились лицезреть церемонию с высоты. Все кричали, смеялись, горланили, трубили в раковины; по толпе из рук в руки, изо рта в рот передавались бурдюки с бесплатным вином.

Носилки с принцами, впереди которых шагала кельтская гвардия – рыжеволосые галлы из Анатолии ^[84], – остановились у длинного серебряного помоста перед палестрой. Выйдя из своих закрытых шатров, дети были ослеплены полуденным солнцем, отраженным от стен. Селене показалось, что целый рой пчел ринулся ей в лицо, и она закрыла глаза ладонями, но носильщик уже взял ее на руки и отнес на предпоследнюю ступеньку подиума, где разместили подходящий для нее золотой трон.

Усевшись перед публикой, она заметила, что справа и слева от нее находились другие троны различной высоты. Александр тоже устроился на одном из них, немного смущенный своим нелепым нарядом: длинное узкое платье, сковывающее движения, и острый, высокий и прямой колпак, вышитый жемчугом, называемый «тиара», – это был головной убор мидийских правителей, очень громоздкий из-за того, что к нему добавили традиционную диадему, ниспадающую на затылок, чтобы тиара была похожа на греческую. Александру было сложно удерживать на голове эту башню, которая в любой момент могла рухнуть; усевшись на трон, он больше не решался пошевелиться и держал голову так прямо, словно его шею парализовали ревматические боли; он даже не рисковал посмотреть в сторону сестры. Более раскованная в движения Селена увидела, как слева от нее в одно из кресел уселся Птолемей Филадельф и тоже принялся разглядывать толпу. Его ноги не касались пола, он потел в своем македонском костюме, предназначенном для более холодного времени года: толстый плащ, какие носили их предки, ботинки на шнурках и широкая фетровая шляпа, к которой была прикреплена белая диадема. Хотя саму Селену нарядили в сирийскую тунику с лентами, которая ей совсем не нравилась, и сделали прическу с тугими локонами, из-за которой ей пришлось выдержать невыносимое испытание – завивку на маленькие железные палочки, – по сравнению с братьями она была не в худшем положении.

Что, впрочем, дал ей понять ее сводный брат, римлянин Антилл, вместе с Иотапой стоявший на первой ступени перед зрителями (этим двоим повезло, они не были царями!). Всегда готовый пошутить, Антилл гримасничал, чтобы рассмешить сестру, показывал пальцем на своих братьев, качал головой и прыскал со смеха. Его проделки были прерваны появлением Цезариона, Царя Верхнего и Нижнего Египта, Сына Амона, Владельца Царского венца, любимца Исиды и Птаха ^[85]. Толпа умолкла, как только он занял четвертый трон справа от Александра. Его появление всегда сопровождалось почтением окружающих, и сейчас для этого было еще больше оснований: в свои тринадцать лет он выглядел как взрослый мужчина. Цезарион был одет в египетском стиле: плиссированная набедренная повязка, нагрудное украшение из голубой эмали, а на голову не надел ни корону, ни диадему, только немес – ниспадающий до плеч головной убор из полосатой ткани, похожий на куфию ^[86].

Зазвучали трубы, и во двор вошел военный отряд, предваряя появление императора. Со стороны зрителей, сидевших на крышах галерей, послышались радостные крики, а стоявшая внизу толпа подалась назад: Марк Антоний пешком пересекал огромную площадь, окруженный двадцатью четырьмя ликторами и лучшими воинами своей гвардии. Он был вне конкуренции: под его пурпурной тогой виднелась римская туника, приоткрывающая бедра, – которые он нарочно выставил напоказ, – а поверх туники была надета парадная кираса ^[87], выгодно подчеркивавшая его тело. Впрочем, ему не требовалось что-либо доказывать: все знали, что он был силен, как его предок Геркулес, мог двумя пальцами раздавить орех и голыми руками повалить на землю быка; александрийцы видели, как он иногда упражнялся в гимназиуме, поэтому понимали, с кем имеют дело. Только ему одному в отражении бронзового или серебряного зеркала были заметны седеющие виски. Но благодаря его светлым волосам этого не видел никто даже на расстоянии трех шагов. А из Рима? Вы можете себе это представить? Как его соперник из Рима мог утверждать, что он стареет?

Стоя у подножия пьедестала, император ждал Царицу. Которая вышла по-голливудски. Безусловно, именно в античности придумали Голливуд, хотя они не были ни королями спецэффектов (им больше нравилась «живая трансляция»), ни специалистами по технике. В самом деле, при наличии огромного числа рабов, этой бесплатной рабочей силы, великие умы не нуждались в заботе о практической жизни – de minimis non curat praetor ^[88]… Но спектакль показывался вовсе не minimis ^[89]! Декорации, костюмы, трюки, массовые представления – они об этом много знали. Драконы на откидных пневматических дверцах, приводимые в движение затвором, подвешенные инженерами механические птицы и подъемники для хищников…