Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире - Джоан Дежан Страница 26

Формула успеха была необычайно проста: сочинители брали мотив последнего хита и придумывали новые стишки о последних политических событиях. Все происходило очень быстро; горячие новости перекладывались в стихи, слова и музыка были готовы к продаже в течение двух дней. Поскольку мелодия была уже известной, песенки запоминались мгновенно. А перекроенные на политический лад любовные песни создавали совершенно неотразимый контраст. Например, популярная баллада Réveillez-vous, belle endormie («Проснись, спящая красавица») появилась в новом виде, со словами, пересказывающими речь знаменитого фрондера герцога де Бофора: «Слушайте, люди Франции…» Особые люди, которых называли coureurs или coureuses («бегуны» и «бегуньи»), расхаживали по улицам и получали деньги за то, что исполняли последние новинки – например, песню, сочиненную «шестью торговками рыбой», в то время, как возводились баррикады. За время осады вышло так много водевилей, что некоторые начали собирать коллекции самых больших хитов.

Но никакая другая печатная продукция не предоставляла парижанам больше информации и не рождала в них чувство сплоченности, как периодические издания, которые теперь мы называем собственно прессой, – газеты. В осадном Париже, городе новостей, французская пресса стала истинным средством массовой информации, как никогда до этого.

Как рукописные, так и печатные газеты начали появляться в Европе в первой половине XVII века. Однако публиковали они в основном иностранные вести: правительства давали свое согласие на выпуск только в тех случаях, если издатели соглашались ограничить количество потенциально опасных новостей. Во Франции до Фронды преданный Мазарини Теофраст Ренодо обладал монополией на периодику со своей La Gazette, еженедельным изданием, которое представляло читателям официальную версию событий. Так, например, La Gazette почти проигнорировала взрыв общественного негодования, разразившийся после ареста Брусселя, ограничившись всего одним абзацем, в котором даже не упоминалось имя Брусселя: «Волнения улеглись, не успев толком начаться… казалось, они были всего лишь предлогом для последующих выкриков «Да здравствует король!», которые продолжались часами».

Затем началась осада, и те, кто подвергал прессу цензуре, более или менее оставили ее в покое. Парламент регулярно выпускал директивы, предписывавшие издателям испрашивать разрешения, прежде чем что-либо публиковать, но в беспорядочные времена вроде тех мало кто обращал внимание на формальности. Пресса, почувствовав неведомую раньше свободу, «выросла» так же мгновенно, как уличные баррикады. В фокусе было «здесь и сейчас», доставленное читателю так быстро, как только возможно.

Производители новостей избрали такой формат издания, который можно было легко засунуть в карман: от восьми до двадцати четырех страниц, приблизительно шесть дюймов в ширину и восемь с половиной – девять в длину. Их делали дешево и быстро, порой за одну ночь. Никакого переплета; один небрежный стежок или капля клея удерживали листки вместе. Вполне вероятно, что наборщики уже набирали начало статьи, пока авторы в спешке дописывали ее конец.

Этот новый метод работы вскоре привлек в новостной бизнес множество людей.

Когда началась осада, Ренодо проследовал со всем двором в Сен-Жермен-ан-Ле и активно использовал печатный станок, который Мазарини установил там заранее, для производства роялистской пропаганды. Поскольку фрондеры тоже установили своего рода пограничный контроль, очень немногие из этих материалов достигли столицы – хотя одного знатного дворянина действительно поймали на распространении антипарламентских листовок глухой ночью 11 февраля. (Листовки провезли в Париж в мешках с мукой.) Сыновья Ренодо, Изак и Юзеб, остались в городе и стали издавать пропарламентский еженедельник, Le Courrier Français («Французский курьер»), первое французское периодическое издание, в названии которого отражалась идея скорости и движения. Отныне, предполагало оно, новости должны быть свежайшими.

В первом выпуске, посвященном неделе с 5 по 14 января, был представлен практически поминутный отчет о бегстве королевской семьи из Парижа; в последующих содержались такие детали об осаде столицы, как, например, решение муниципалитета приказать булочникам испечь одно-, двух– и трехфутовые буханки хлеба, чтобы раздать их бедным.

В течение гражданской войны появилось более тридцати новых периодических изданий. И хотя многие из них просуществовали совсем недолго, все равно это была информационная революция. Первый раз за все время парижане смогли не только получать информацию о том, что происходило вокруг в данный момент, но и сравнивать различные точки зрения.

Возник также еще один тип печатных изданий, рожденный гражданской войной: политические памфлеты. Они приняли тот же удобный формат, что и современные газеты. Сатиры на кардинала Мазарини, известные как мазаринады, естественно, поддерживали позиции Фронды. В городе, в котором, по словам современника, ощущался «острый голод новостей», аппетит к этим памфлетам был неутолим. Тысяча торговцев бродила по улицам и выкрикивала названия, совсем как современные мальчики – продавцы газет: «Покупайте «Францией плохо управляют», «Покупайте «Мазарини арестован».

Известно, что за время войны вышло около шести тысяч таких памфлетов, и эта цифра вполне может быть заниженнной. В памфлете, изданном в конце осады, говорится, что тридцать пять сотен появилось только в начале 1649 года. По современным подсчетам, количество копий достигало пяти тысяч – и это во времена, когда пятьсот – семьсот копий считались очень хорошим тиражом. Один из памфлетов, озаглавленный «Печатники благодарят кардинала Мазарини», опубликованный в середине осады, 4 марта 1649 года, объясняет, что, в отличие от всех прочих парижан, печатникам в этот нелегкий период жаловаться не на что: ненависть к первому министру так велика, что «половина города занята тем, что печатает и продает памфлеты, в то время как другая половина их пишет. Печатные станки не простаивают ни минуты, и печатники теперь имеют лучшую работу в Париже и наконец-то зарабатывают те деньги, которых действительно заслуживают».

Некоторые мазаринады напоминают газеты, где освещается одно значимое событие. Другие скорее похожи на научные статьи, где разбираются такие серьезные вопросы, как почему у народа Франции есть законное право развернуть войну. Третьи представляют собой просто эмоциональные выступления, например ярость по поводу бедственного положения голодающих парижан. В каждой из них старались писать о самом последнем; многие даже превосходят газеты и ставят не только дату, но и время, когда выпуск вышел из печати: «10 и 3/4 утра». Самые удачные мазаринады – крайне интересное чтение; они сочетают в себе политическую агитацию и комментарии к текущей ситуации. И абсолютно все написаны на злобу дня и посвящены «здесь и сейчас».

Эти памфлеты являлись еще одним способом описать город, а также помочь ему осознать, какую важную роль он играет в разразившемся конфликте. Во многих мазаринадах Париж выступает как главный персонаж. Никогда до этого отчет о политических беспорядках не фокусировался исключительно на городе, где все это разворачивалось.

В некоторых памфлетах парижские памятники вдруг оживают и обретают возможность высказать свою точку зрения на состояние города. Статуя Генриха IV на Пон-Нёф обсуждает свою некогда великолепную столицу с другими статуями, например «своим сыном», то есть статуей Людовика XIII на площади Руаяль. В диалоге, титульный лист которого показан здесь, статуя Генриха выражает сочувствие башне Самаритен, стоящей в конце Пон-Нёф, по поводу «несчастных времен», свидетелями которых выпало стать. Башня жалуется, что ее знаменитые часы, обычно столь надежные, совершенно вышли из строя, так что «время разладилось». Бронзовый Король подтверждает, что он ориентируется во времени по ежедневным выпускам Le Courrier Français.