Салтыков - Сергей Мосияш Страница 26

«…Елисавета имеет в виду одни удовольствия, чтоб беспрепятственно им предаться, тратит на них деньги. Любовь, чистый пустяк какой-нибудь, наслаждение переменять четыре или пять раз в день туалеты, удовольствие видеть себя внутри дворца окруженною лакейством есть главное желание… Мысль о малейшем занятии ее пугает и сердит. Лень и страх заставляет ее удерживать при себе вице-канцлера».

Наиболее яркие, как этот, пассажи Бестужев даже не переписывал, а откладывал в папочку, дабы предъявить, когда надо, авторам оригиналы, чтобы не смогли некоторые отпереться.

Он усыпил своих недоброжелателей показной беспечностью, за что слыл меж ними «старым дураком» и «козлом».

Прибытие в Москву принцессы Цербстской с дочерью Софьей было и для него полной неожиданностью. Но Бестужев постарался не показывать виду, хотя наедине легко выговорил императрице:

— Зачем же от меня эта секретность, ваше величество? Я, чай, к внешним сношениям имею некоторое касательство.

— Не сердитесь, Алексей Петрович, — молвила ласково Елизавета. — Петя ведь тоже не знал. И смех и грех. Они с Софьей с детства знакомы. И он, увидев ее, ляпнул: «А ты че сюда приехала?»

В первые же дни к невесте были приставлены преподаватели: архимандрит Симон Теодорский для наставления в греческой вере, Василий Ададуров для обучения русскому языку и балетмейстер Ланге для преподавания танцев.

Из одной из перехваченных депеш Бестужев понял, что в стане его врагов прибыло. Принцесса Цербстская, которую он окрестил «королевой-матерью», примкнула к кружку Шетарди.

И вице-канцлер попросил у императрицы аудиенции. Оставшись с ней наедине, он положил перед ней пачку бумаг.

— Что это? — нахмурилась Елизавета.

— Ваше величество, по должности своей я должен ограждать вас от всех ваших неприятелей. Но как я могу это сделать, если вы их привечаете и награждаете даже своей дружбой?

— Говорите яснее, граф.

— Яснее? Пожалуйста. Это письма ваших друзей, отправляемые в Париж. Вас, ваше величество, они весьма касаемы.

— Но они на русском языке.

— Правильно. Это перевод. А внизу под ним оригинал. В нем так называемый ваш друг смеет оскорблять вас, ваше величество. Я этого снесть не могу.

— Оскорблять? — насторожилась императрица и сразу уткнулась в бумаги.

По мере чтения лицо ее то пунцовело, то бледнело. Бестужев молчал. Наконец, закончив чтение, Елизавета брезгливо отшвырнула бумаги, так что несколько листов упало со стола на пол.

— Мерзавец! Сукин сын! Немедленно вон из страны!

— Слушаю, ваше величество. Но он подданный французского короля и может потребовать объяснения.

— Пусть благодарит Бога, что не мой подданный, я б его… Впрочем, пусть Андрей Иванович прочтет ему его пасквили, отберет мои награды и вышибет вон к чертям собачьим.

— А как с этой быть? Ну, с королевой-матерью?

— С какой еще королевой?

— Ну, с принцессой Цербстской?

— С этой я сама разберусь, посажу ее на задницу, старую дуру.

Бестужев собрал бумаги и уже хотел уходить, как Елизавета сказала:

— Да, Алексей Петрович, сделайте это без меня. Я завтра уеду в Троицу, а через день-другой пусть Андрей Иванович свершит это. Чтоб в двадцать четыре часа и духу этого мерзавца в Москве не было. И обязательно пошлите о том официальное сообщение в Париж, пусть Людовик Пятнадцатый хлебнет этих помоев. Если он читал такие донесения, значит, и он дерьмо, как и его маркиз.

Шестого июня поутру на квартиру маркиза Шетарди явились генерал Ушаков, князь Голицын, чиновники Иностранной коллегии Веселовский и Неплюев, а также секретарь коллегии Курбатов.

Увидев столь представительную делегацию, маркиз пот бледнел, понимая, что глава Тайной канцелярии с добром не приходит.

— Маркиз, я прислан к вам по указу ее императорского величества для некоторого объявления касательно вас.

— Я слушаю, — пробормотал Шетарди.

— По велению ее величества вам предлагается покинуть Москву в течение двадцати четырех часов.

— Но на каком основании, граф?

— На основании ваших депеш в Париж, милостивый государь. Секретарь! — обернулся Ушаков к Курбатову. — Зачтите господину его опусы.

Курбатов стал читать выписки из писем Шетарди в Париж, где он говорил, что для успеха необходимо подкупать окружение императрицы, даже ее духовника можно. А так же дурно отзывался о ее величестве.

Чем далее читал Курбатов, тем более мрачнел маркиз. Закончив чтение, Курбатов спросил:

— Вам, может, показать ваши оригиналы, писанные по-французски?

— Не надо, — отвечал Шетарди.

— Нет, покажи ему, — сказал Ушаков. — Пусть убедится, что это его письма.

Курбатов, перелистывая листы, каждый подносил к самому носу маркиза, спрашивая всякий раз:

— Ваша подпись?

— Да, — бормотал Шетарди.

— А это? Ну что молчите?

— Моя, моя. Зачем жилы тянете?

— Итак, господин Шетарди, немедленно покиньте столицу. Но до этого извольте вернуть орден Святого Андрея и знак с изображением ее величества.

— Но у меня есть верительная грамота короля.

— Почему же вы ее не вручали?

— Я ждал удобного момента.

— Сейчас самый удобный, — усмехнулся Ушаков. — Вы уже достаточно дискредитировали себя, так пожалейте хоть своего короля.

Ушаков принял от маркиза орден с лентой и знак с изображением Елизаветы.

— Надеюсь, завтра в это время вас уже не будет здесь. Не заставляйте нас применить к вам силу, как к преступнику. Прощайте.

Генерал Ушаков, щелкнув каблуками, повернулся и пошел к выходу. Все остальные последовали за ним.

— Черт вас побери, — бормотал в растерянности маркиз. — Это все старый козел подстроил. Кто мог выдать ему шифр? Кто?

Сразу по изгнании Шетарди вице-канцлер отправил курьеров в Берлин и в Стокгольм с приказом посланникам более не вступать в переговоры о четверном союзе между Россией, Швецией, Пруссией и Францией, а также о тройном союзе, предложенном Пруссией.

Вице-канцлер мог торжествовать победу над своими недоброжелателями, однако, как оказалось, с удалением маркиза зашевелились его сторонники. Самой нетерпеливой оказалась принцесса Цербстская — мать Софьи, ничто-же сумняшеся она подступила к императрице:

— Ваше величество, когда же будет заключен тройной союз?

— Какой еще тройной? — нахмурилась Елизавета Петровна.

— Ну, между Россией, Пруссией и Швецией.

— А какое здесь ваше дело, сударыня?