Клеопатра - Фаина Гримберг Страница 26

— Ты знаешь, Мар, почему он умер?

— Не знаю, — мотнула головой. Собственно, ей и не хотелось знать...

— Он умер, потому что он больше не может любить. Его подруга улетела, чтобы дать жизнь их потомству. А он умер... — говорил Деметрий.

Вероника слушала. Затем спросила:

— Ты понимаешь, как ты виновата перед сестрой?

Грудной внимательный голос Вероники произвёл на девочку трогательное действие. Она и вправду почувствовала себя виноватой, насупилась, глаза набухли слезами... Опустила голову...

— Иди, — сказала Вероника, — иди, играй...

Маргарита, молчаливая, повернулась и пошла с опущенной головой, осторожно ставя ноги, чтобы не наступать на мёртвых жуков...

Деметрий тоже много разного умел и знал. И однажды он показывал ей на позднем вечернем небе созвездия и рассказывал тихим голосом их истории, и Вероника тоже слушала... Самым красивым и добрым созвездием Маргарита для себя полагала Каллисто — Большую Медведицу, и ещё маленького медведя — Аркада, сына Каллисто... Это Гера, жена Зевса, превратила их в медведей, потому что Зевс любил Каллисто! Но ведь это может быть и хорошо — быть сильным шерстяным коричневым медведем!.. Она видела медведя в дворцовом зверинце, этого медведя привезли из Македонии, из тёмного леса. А в Египте не бывает медведей. Но в Александрии есть всё!.. Вероника слушала, как Деметрий говорил о созвездиях... Но не только в любви к прекрасной царице заключалась его жизнь. Маргарита видала, как он работал в своей мастерской, устроенной во дворце. Он стягивал волосы ковровой лидийской лентой на затылке. Его руки были обнажены и сильны. Вероника, спокойная и красивая, раздевалась, кругло приподымала руки, отстёгивала иглу броши, светлый зелёный хитон складчато падал в ноги. Она становилась нежными босыми ногами на возвышение деревянное... Кругом громоздились какие-то подпорки, подложки, ребристые куски мрамора... На столе, ближе к левой руке скульптора брошено было долото, ближе к правой — молоток... Маргарита заглядывала в белые глаза огромной головы коня, предназначавшегося для храма Посейдона [27]. Конского тулова не было. Конь запрокинул голову, и кожа на шее сморщилась. А грива походила на морскую волну... Деметрий нагнулся над влажной красной глиной, наваленной на столешницу рабочего стола. Он взглядывал на Веронику взглядом, почти сердитым, мял глину умными умелыми пальцами, валял её, удлинял и укорачивал... Сначала выходило под его руками, пальцами какое-то непонятное чудовище, потом как-то для Маргариты вдруг сделалось чудовище бесформенное прекрасным женским телом, таким пышным, ужасно живым... Это была Вероника, но это было нечто большее, лучшее, нежели Вероника... Потом он целый год делал эту статую уже из самого лучшего паросского мрамора... В Дендера, на стенах святилища храма были записаны египетские поучения для скульпторов и художников. Деметрий нанял писца, который переписал эти поучения на папирус, а Деметрий перевёл их на греческий язык...

Потом, много лет спустя, Клеопатра любила смотреть на скульптурные изображения Вероники, изваянные Деметрием. Лицо старшей сестры теперь всегда оставалось исполненным задумчивой нежности. Волосы уложены были на затылке в тяжёлый узел. Видны были круглые дырочки в проколотых мочках изящных ушей. А глупые римляне считали, что прокалывать мочки ушей и носить серьги — дикарство!..

Вероника, должно быть, первой из Птолемеев изучила египетские наречия. Клеопатра, вслед за сестрой, обнаружила ещё большие способности к овладению многими языками и диалектами, на которых говорили эфиопы, сирийцы, арабы, иудеи, армяне... Любимое чтение Вероники было вовсе не то, какое одобрили бы александрийские интеллектуалы, утончённые поэты и филологи. Она любила перечитывать «Эфиопику» Гелиодора, «Историю Апполония Тирского», Ямвлихову «Повесть о Родане и Синониде»... Подобное чтение считалось в Мусейоне совершенно пошлым, вульгарным, пригодным для вкусов жены какого-нибудь богатого торговца из Брухиона... Но Маргарите тоже понравилось такое чтение. Вероника не таилась от неё... В покоях Вероники было много красивых вещей, которые потом перешли к Маргарите. Она особенно любила с детства пузатый смешной сосуд, горлышко которого было сделано как-то в виде смеющихся лиц Исиды и Сераписа, а ещё — понтийскую чашу с бегущими оленями, и ещё — кубок — светлая коричневость с узором, и ещё — большую кружку, обычно стоявшую на столе в мастерской Деметрия, на дне кружки была процарапана лёгкая, вьющаяся кривовато надпись: «Деметрий любит Веронику». Эти процарапанные греческие буковки Маргарита корябала детски ноготками и смеялась... В детстве было много смеха... Взрослая Клеопатра велела поставить в своих покоях и старинный египетский трон с подлокотниками в виде лежащих львов. На этом троне Вероника сиживала вместе с Деметрием. Глядя на это тронное кресло в разные свои возрасты, Клеопатра-Маргарита испытывала разные чувства: душевную боль, грусть, печаль тяжёлую, веселье, которое доставляют воспоминания о светлом детстве... Уже совсем взрослая, не такая молодая, Клеопатра вдруг просыпалась ночью, когда спала одна, и странно ощущала, будто её уже немного отёчная женская рука преобразилась чудом в эту тоненькую детскую ручку, и милые Вероникины пальцы крепко ухватили эту ручку, идут Афродизии, дни, посвящённые богине любви, богиня, чуть косоглазая, глядит статуей, изваянной Деметрием, нагая, сверху вниз на маленькую девочку... Нежный голос Вероники говорит кому-то из служанок, что надо принести в жертву богине голубей и поднести жрицам покрывала и грудные повязки...

В большом зале, словно бы окаймлённом стройными колоннами, устланном коврами, Вероника устраивала собрания поэтов. Подавалось лёгкое вино, к тому же и разбавленное водой, калёные орехи, прочие сласти... Рассаживались на коврах, опять же на восточный лад, жёны и дочери александрийской знати, Деметрий, Филодем, Петрос Лукас — те, с кем Вероника любила проводить вечера. Заводился неспешный разговор о стихах. Когда Кама и Маргарита подросли, Вероника позволила им бывать на её вечерах. Потом Кама решила для себя, что всё это слишком просто и ничего выдающегося не заключается в этом... Она говорила Маргарите:

— Все настоящие поэты жили прежде! Феокрит, Каллимах, Эринна... Теперь таких настоящих поэтов нет, и никогда уже их не будет!

Маргарите странным казалось такое суждение, но вовсе не потому, что звучало безапелляционно, а просто потому что не понимала, почему это может быть важно: какие поэты очень хороши, а какие — не очень! Ей бывало хорошо, если стихи вызывали у неё чувство грусти, или чувство радости... Впрочем, её занимало то, что были женщины, посвящавшие стихам всю свою жизнь... Сафо, Коринна, Праксилла, Анита, Эринна, Миро, Миртида, Носсида...

На Вероникиных вечерах не принято было читать стихи поэтов прежних времён; читали свои стихи, поочерёдно, по кругу. Поочерёдно же высказывали мнение о прочитанном. Петрос Лукас, которого почитал как поэта Деметрий, читал с пафосом, простирая вперёд правую руку, седоватые волосы клочьями какими-то спадали на лоб, глаза смотрели трагически чрезмерно, рот широко раскрывался...