Клеопатра - Фаина Гримберг Страница 25

Маргарита подумала, что евнуху не так трудно оставаться чистым. Но на этот раз удержалась от иронических слов...

— Это он предложил, чтобы у твоих дверей поставлена была стража?

— Нет, я сама. Я очень испугалась, когда узнала... И ты теперь знаешь...

— И ты знаешь, кто убил...?

— Татида.

«Как легко она сказала...»

— А Вероника?.. Ты говорила с ней?

— Она не хочет говорить обо всём этом...

— Ты боишься, что тебя убьют?

— Да нет!.. Или... боюсь!.. Я боюсь Татиды и её родных...

— Не бойся, у тебя ведь есть мы, Вероника и я, — Маргарита говорила искренне.

— Я знаю... — произнесла Кама с неуверенностью...

Но Маргарите не было интересно разбирать слова и поведение младшей сестры...

— А где сейчас отец?

Глаза Камы чуть расширились...

— Он в Риме. Я думала, ты знаешь...

Но Маргарита не знала. Известие о том, что отец, правитель Египта, находится в Риме, действительно поразило её. Она тотчас нашла объяснение, невольно:

— Он в плену?

— Странно, что ты не знаешь. Он просто-напросто живёт в Риме. Бежал из Египта и живёт в Риме...

«Кама может полагать меня дурочкой. Но нет, она не озорная, не злая, не такая, как я...»

— Кама, вели принести чего-нибудь, хлеба, сыра. И вина, хиосского вина. Я проголодалась и хочу пить...

А потом вдруг думалось, что это, наверное, хорошо, то есть то, что у неё не было матери, такой, какими бывают матери, которые любят и повелевают, и повелевают. Это хорошо, что не было такой матери, а была Вероника, беспечная и ласковая... Иногда Маргарита представляла себе мать в обличье Вероники, представляла себе мать молодой, беспечной и ласковой...

* * *

Вероника...

Вероника превратила город в праздник юности и беззаботного веселья. Плеск фонтанов и солнце. Улыбки. Казалось, город влюблён весело, улыбчиво-безоглядно в свою царицу, такую прелестную и юную, в её возлюбленного, в себя, в свои улицы и солнечные радостные площади, в свой радостный облик... Вероника выезжала на высокой колеснице. Возничий смеялся весёлым ртом и чёрными глазами. У всех на глазах Вероника целовала скульптора Деметрия в губы и в щёки. Деметрий склонялся к ней. Он был высоким, и нос у него был ровный и выдавался вперёд. Деметрий отводил от своих немножко вытянутых и впаловатых щёк тёмно-коричневые прямые прядки. Вероника и Деметрий улыбались друг другу и людям города, целовались на глазах у всех...

Толстый Потин, лицо которого теперь слишком часто приобретало обиженное выражение; итак, толстый Потин, а заодно с ним и грустноватый Теодот, и даже и Акила, щеголяющий круто завитыми волосами, все они полагали, и не без оснований, впрочем, что получили некоторое право давать молодой царице настоятельные советы. Собственно, они советовали ей выйти замуж. Но и в этом деле возможного замужества Вероники не было простоты. Царица, конечно же, должна была быть замужем! Но статус государственный, александрийский, её будущего супруга никак не был определён. И Потин ей намекал страшно прозрачно, что ей вовсе и не надо спешить выходить замуж, и не надо расставаться с Деметрием, за которого она, царица, всё-таки не может выйти замуж, а достаточно ей иметь жениха, а даже лучше и не одного... И этих женихов Потин ей нашёл, и вполне достойных, и они прибыли в Александрию, не оба сразу, конечно, а порознь. И их торжественно встречали. И город радовался этому новому развлечению, то есть встречанию женихов царицы. Первым прибыл Селевк, дальний родственник её покойной матери, человек ещё молодой, но бородатый. Он был также и грубоват, и первоначально даже и ничего не понял. Даже и девочка Маргарита всё поняла, а он — нет. Он сначала думал, будто он и вправду может жениться на Веронике! Но Теодот ему скоро всё объяснил. Селевк особенно сошёлся дружески с Теодотом. И наверное, потому что они оба любили крепкое ячменное пиво. Теодот всё растолковал Селевку ещё до того, как приехал Архелай. Архелай был одним из сыновей Митридата Понтийского и совершенно не походил на Селевка, потому что был очень образованным юношей. В Александрии он полюбил проводить время в Мусейоне, выступал на разных научных конференциях, что-то и сам такое писал, и подружился с «дядей Костю»... А что такое пообещали Потин и Теодот Селевку и Архелаю, Маргарита, конечно, не знала. Занятно, что и сама Вероника не знала. Но уже совсем скоро и Селевк и Архелай, и, должно быть, и незаметно для самих себя, втянулись в эту праздничную, беспечную, молодую александрийскую жизнь! Они появлялись на пирах и собраниях поэтов, которые Вероника любила устраивать, и сами устраивали традиционные греческие пирушки вскладчину — симпосии, где гости читали наизусть много своих стихов и пили даже и неразбавленное вино. Селевк и Архелай дружески болтали с Вероникой и Деметрием. А самым весёлым и занятным развлечением для горожан вскоре сделался парадный выезд широкой и богато украшенной Вероникиной колесницы. Молодая царица стояла, весело распрямившись, на груди и на шее блестели солнечно золотые ожерелья, бусы, нанизанные, казалось, до самого подбородка, на шее светлой стройной, почти до самого подбородка, девичьего, круглящегося плавно... Рядом с Вероникой стоял нарядный Деметрий и улыбался чуть цинически. А позади, но всё же близко к царице и Деметрию стояли Селевк и Архелай, и тоже улыбались, обычно, впрочем, не разжимая губ... И ехала парадно и медленно колесница. Вероника и Деметрий то и дело брались за руки, и тогда и Селевк и Архелай брались за руки. Это было занятно и даже мило. Все смеялись весело на улицах и площадях Александрии. Смеялась, чуть запрокидывая голову, царица. Смеялся Деметрий, смеялись дружески Селевк и Архелай. Всем представлялось, будто они все, как дети, и живут в какой-то чудесной игре, бесконечной, как будто летний полдень в детстве...

Вероника озаряла детство Клеопатры милым весельем, беспечностью, радостной беззаботностью. Было весело обедать на открытой террасе вместе с Вероникой и Камой. Ели на восточный лад, сидя на ковре перед низким столом прямоугольным. Вино подавали самосское золотое, кунжутные печенья приносили на большом круглом блюде, и обе девочки наперегонки грызли сладкие печенья, не дожидаясь куриного супа, пшеничной каши и печени ягнёнка, зажаренной с яйцом... Приходил Деметрий, садился рядом с Вероникой, сгибал в коленях длинные ноги, смеялся. Возникало некое подобие семьи, но не той семьи, где взрослые приказывают, повелевают и распоряжаются, а какой-то совсем юной семьи, где старшие весело играют роли снисходительных и милых родителей... Деметрий глядел на Веронику с такою томностью, немного печально. Приходил в круглой шапочке из редкостного тёмно-красного шелка, настоящего, не с острова Кос, а привезённого из тех далёких стран, которые раскинулись далеко за Индией. Глаза у Деметрия были серые. Поверх белого хитона накидывал голубой плащ... Когда Маргарита и Кама были ещё совсем маленькими, им позволялось, то есть Вероника это позволяла, вбегать рано утром, попросту, в спальный покой, где всю ночь напролёт ласкались, любили друг друга телами, ртами, руками, сплетением ног Деметрий и Вероника. Хармиана что-то ворчала, что всё это дурно, то есть то, что Деметрий и Вероника любят друг друга, любятся, и то, что Вероника позволяет своим маленьким сёстрам вбегать по утрам в спальню любовников. Но на самом деле Хармиана очень любила Веронику и ничуть не осуждала её. Маргарита знала!.. И потом, через столько-то лет, узнала, что как раз по утрам, когда просыпаешься рядом со своим любимым, раскрываешь глаза, и он тоже просыпается, и его живое подвижное тело вжимается в твоё тело, и вы оба голые, и тогда начинается сильная телесная любовь... И рука Вероники, запрокинутая назад к резной спинке большого ложа с цветными подушками, тело Деметрия, круглые ягодицы, тело мужское голое, которое движется, будто какими-то содроганиями... Маленькие девочки вбежали и замерли с разбега... Кама прижимает ладошки к лицу. Маргарита смотрит жадно, глаза раскрывает широко... Волосы Вероники раскинулись на цветной подушке, они растрёпанные, они будто неровное опахало... Пахнет густо, пряно и сладко Вероникиными духами, благовонными маслами... Пахнет как-то островато, солоновато... Это пахнет любовными телесными выделениями... Другое воспоминание — Деметрий и Вероника улыбаются, сидя на постели, жёлтое яркое шёлковое покрывало бахромчатое прикрывает их ноги. Маргарите хочется, чтобы и у неё округлились такие круглые груди, как у Вероники, с такими круглыми маленькими сосками, как будто нацеленными в Маргаритины жадные глаза... Не стыдясь, Вероника и Деметрий, нагие, переходят босиком в просторный покой, где поставлена широкая мраморная мойня, наполненная прохладной водой. По стенам покоя — бронзовые зеркала. На полках шкафчика, изукрашенного тонкой выпуклой резьбой по дереву, — стеклянные и серебряные сосудики, бутылочки с какими-то снадобьями, порошками и зельями, доставленными лучшим александрийским аптекарем — «ридзотомосом» — «собирателем кореньев». Любопытная Маргарита не помнила, от кого узнала, что эти все снадобья нужны для того, чтобы не уставать в телесной любви, и ещё для того, чтобы не было детей! Но кто ей это сказал, раскрыл? Не Вероника и не Хармиана... Потом она ясно вспомнила: это сказала Ирас! Ирас много такого узнала раньше, чем Клеопатра. Сама Ирас не хотела мужчин, потому что когда ей было шесть лет, её насиловали гребцы большие на палубе большого корабля, она лежала на краю жёсткой ребристой доски, голова её запрокинулась и глаза видели страшную большую волну моря... Потом её положили под навес, где воняло какашками; она долго не могла подняться, даже сесть не могла, кровь текла и текла по ногам, ноги закорявели в присохшей крови... Потом большая Маргарита спрашивала: «Как же ты совсем никого не любишь?» Тогда Ирас отвечала коротко: «Я люблю тебя». И если Маргарите хотелось, желалось, Маргарита закидывалась на подушки ложа, раздвигала голые ноги, согнутые в коленях, протягивала руки и проговаривала с придыхом: «Иди ко мне...» Но это ещё не так скоро стало случаться. А покамест залезала маленькая голенькая Маргарита в мраморную мойню к Деметрию и Веронике, подпрыгивала, брызгалась, и один раз нарочно нассала в воду, за что её отшлёпала весело Вероника мокрой рукой по голой мокрой заднюшке. А Деметрий хохотал... Здесь, в умывальном покое Вероники, Маргарита научилась кое-каким забавам. В одном из дворцовых садов она подбегала вместе со своей Ирас к большой — зеленоватого мрамора — чаше фонтана. Они задирали на себе платьица, придерживали одной рукой, а другой рукой делали друг дружке омовение пизды... Однажды, когда в небе дворцового сада летали красивые зелёные жуки, Маргарите удалось поймать одного. Она держала его в кулаке, он царапал её ладошку и пальцы, и даже, кажется, кусался челюстями... Она знала, что Кама боится таких жуков, и потому побежала в её спальню, где Кама читала, быстро поднесла ей прямо к ноздрям кулачок, разогнула пальцы, жук зажужжал и полетел... Маргарита успела спросить невинно: «Правда, красивый жук?»... Но Кама вскрикнула, бросилась в дверь, упала и разбила подбородок... Жук летал в комнате и жужжал громко... Прибежала служанка... Маргарита затаилась в саду, возле одного дальнего фонтана. Она жалела Каму, но всё равно не чувствовала себя виноватой. Почему она должна быть виновата в том, что Кама боится таких красивых живых существ!.. В тот раз Маргарите сильно досталось. Вероника заперла её в тёмной комнате. Сначала Маргарита не плакала, потом стали ей видеться, представляться какие-то чудовища и она заплакала громко. На её рёв пришёл Деметрий, вывел её из комнаты и повёл в сад. В саду под пальмой на скамье без спинки сидела Вероника и ничего не говорила младшей сестре. Жуки перестали летать. На земле вдруг оказалось много мёртвых жуков. Маргарита наступила на одного подошвой сандалии, он хрустнул. Тогда она стала нарочно наступать на мёртвых жуков, чтобы они хрустели. Деметрий нагнулся и поднял одного мёртвого жука.