Венеция. Прекрасный город - Питер Акройд Страница 26

Почитание обычая и традиции не всегда оказывалось полезным. Нельзя сказать, что именно этим был вызван политический и экономический упадок города, но присущий власти консерватизм и традиционализм ослабляли возможности улучшения и обновления. Аристократы, успокоенные собственными утверждениями относительно своего превосходства, зачастую принимали заведомо гибельные решения. Использование ими в своих интересах Константинополя и разграбление его вместе с союзниками прямо способствовало завоеванию этого города турками 29 мая 1453 года. Венецианской промышленности наносили ущерб ограничительные нормы, введенные правительством. Как говорил в конце XVII века Джозеф Аддисон, венецианцы «цепко держались старинных Законов и Обычаев к большому Вреду для себя, в то время как Торгующий Народ должен был быть готов к новым Переменам и Приемам, поскольку возникают различные Моменты и непредвиденные Случаи». Венецианцы хотели, к примеру, утвердить свою репутацию как производителей роскоши. Они придавали особое значение качеству, для чего, в частности, увеличивали расходы и цены. В растущей мировой экономике это было ошибкой.

Правители Венеции проявляли глубочайшее нежелание иметь дело с какими бы то ни было переменами. Поэтому Арсенал, кораблестроительное предприятие, которое долгое время было примером технической эффективности, в XVII веке стало безнадежно отсталым. Здесь не произошло ни замены оборудования, ни обновления. Может быть, Венеция сомневалась в своей способности меняться и прилагала к этому все усилия, вместо того чтобы просто выживать. В этом ее бессмертное очарование.

Город принимал различный исторический облик, чтобы соответствовать велениям времени. Он восстановил себя как романский город. Во второй четверти XVI века публичные здания строились в романском стиле. Начало положили триумфальные ворота Арсенала, первый пример венецианской монументальности. В 1480 году к барельефам на Дворце дожей добавили каменные щиты и шлемы. Перед лицом угроз, исходящих от двух империй, Карла V Габсбурга и Сулеймана Великолепного, Венеция заявляла себя наследницей империи более великой. Рим был контекстом ее собственной исторической миссии. Считается, что и венецианская Конституция следовала римским оригиналам.

Аристократические фамилии города начали искать предков-римлян, благодаря которым они могли бы с долей вероятности стать наследниками virtus (древней доблести). Семейство Корнато возводило свой клан к роду Корнелиев, а Барбаро – к Агенобарбу. Мантия представителей правящего класса была известна как тога, словно венецианские сенаторы чувствовали бы себя на Форуме в той же мере дома, как на площади Святого Марка. Историки города идентифицировали своих обнаруженных предков как беженцев из Трои, которые, так принято было считать, основали Рим. Все это было фарсом, но бывают времена, когда народ или народ-государство готовы воспринять самые абсурдные и экстравагантные идеи, чтобы укрепить самоидентификацию. В XVI веке венецианцы именовали себя «новые римляне».

Во всяком случае, венецианцы были зачарованы стариной. Всегда и повсюду в Венеции были старинные предметы, выпрошенные, взятые на время или украденные. В публичных местах устанавливали классические скульптуры и трофеи. В городе было множество известных антикваров. Были и пользующиеся дурной славой фальсификаторы, которые без труда могли изготовить любой фрагмент римской статуи или классическую бронзу. В подобном духе правители Венеции любили провозглашать, что некая деятельность – назовем ее образованием – поддерживалась «с самого основания города». Это была обыкновенная неправда, но даже мошенничество выдавало почтение к старине как таковой.

Венецианцы были прежде всего заинтересованы в материальных следах античных культур Греции и Рима, их не интересовали интеллектуальные достижения античности. Греческий для венецианцев был скорее языком торговли, чем языком Платона. Латынь была необходимым lingua franca [4], а не средством откровения. В «Культуре Италии в эпоху Возрождения» Буркхардта есть большой раздел о возрождении античности как средстве нравственного и духовного осознания. Венеция в этом контексте не упоминается. Буркхардт просто хвалит ее как город, где процветает издательское дело, и как центр «вычурности и напыщенности» могильных надписей.

Венецианцы были, разумеется, горды собственной историей. «Я замечаю, – пишет леди Блессингтон в 1820 году, – что венецианские чичероне (гиды) и гондольеры часто обращаются к прошлому процветанию Венеции, и всегда в тоне, который показывает их знание своей истории и гордость за прошлое великолепие города, чего не ждешь от людей этого класса».

Венеция была и остается городом, основанным на памяти. Это город ностальгии. Она живет воспоминаниями и представлениями о своем прошлом. И приезжих приглашали полюбоваться зданиями и сценами, которые настолько знакомы, будто ты каким-то образом помнишь их.

Поэтому, как можно было ожидать, венецианские архивы – вторые по величине в мире. Только архивы Ватикана превосходили их. Но не существует документов более богатых или более подробных, чем венецианские. Некоторые датированы IX веком. Все записано в надежде, что прежние решения и постановления могут пригодиться. Мерой эффективности государства служит то, что оно сохраняет официальную документацию. В этом смысле Венеция была очень эффективной. Archivio di Stato, один из многих официальных архивов, содержит сто шестьдесят километров папок и документов. Когда немецкий историк Леопольд фон Ранке впервые пришел туда в 1820 году, он был как Кортес на пике Дарьен [5], увидевший океан. Из схватки Ранке с этими бумагами возник первый опыт в том, что затем стало известно как научная история. Эти архивы до сих пор остаются бесконечным ресурсом для историков и социологов, которые находят здесь истории и драмы из венецианской жизни в большем количестве, чем в сценах из commedia dell’ arte.

IV
Торговая республика

Глава 13
Венецианские купцы

Коммерция и промышленность – вот Гений Венецианского государства. Торговля у Венеции в крови. То, что питало город, можно назвать первой капиталистической экономикой, однако эта фраза требует уточнения. Венеция представляет собой первую победу меркантилистского капитализма в Европе, пример ведения коммерции для Амстердама XVII века и Лондона XVIII. На рыночную площадь каждый приходил или покупать, или продавать; художник и священник искали выгоды наравне с купцами. Структура торговли определяла социальную и культурную структуру города. Мода и инновации стали ключевыми понятиями. Трезвый расчет и абстрактные отношения обмена и кредита сформировали совершенно новый тип общества – общество потребления, общество покупателей. Говорят, что дух современной экономики вырос из городского опыта. Париж только тогда стал городом, когда меркаторы, или купцы, поселились близ существовавших университетов и монастырей.