Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов Страница 26

Ночевали они в порту, под крышей полусгоревшего пакгауза. По приказу командующего Одесским военным округом прибывшие в город два пехотных и один казачий полк окружили по всему периметру территорию порта, где, по мнению властей, собрались самые неблагонадежные элементы. Перекрыли ходы и выходы, открывали огонь по любому, кто пробовал вырваться из ловушки. В самый порт солдаты и казаки не входили, узнав о решимости команды броненосца открыть стрельбу по войскам, если те начнут действовать против митингующих.

Революция в Одессе, похоже, выдыхалась. В погребении Вакуленчука на городском кладбище власти разрешили участвовать нескольким десяткам горожан и двенадцати невооруженным матросам почетного караула, которые на обратном пути были обстреляны армейским патрулем — двоих убили, троих арестовали.

Утром — они проснулись под стенкой пакгауза, на пыльных мешках из-под пшеницы, терли глаза — раскололось небо над головой. Кинулись за угол, спустились по шаткой лестнице на берег.

Трехтрубный «Потемкин» дымил на рейде. Дал один за другим еще два холостых «траурных» выстрела в память Вакуленчука, изрыгнул через паузу огненными боевыми снарядами из шестидюймовок по городу. Стал разворачиваться, уходить в открытое море.

— Конец… — Виктор отвернулся от ветра, закурил. — Был прилив, начинается отлив. Теперь царская свора за нашего брата примется. — Сплюнул на песок. — Недолго ждать.

— Что я говорил! — протянул ей на другой день с порога газету. — Читай!

Она присела на край софы, развернула на коленях свежий номер «Одесской почты».

«Открытое письмо главному редактору, рассказ очевидца», — прочла на первой странице.

«Пережив дни гнусных, позорных, ужасающих преступлений, совершавшихся в Одессе, — в период времени с 14 по 19 июня, — пробегала глазами газетные строчки, — берусь за перо, чтобы высказать гласно, без утайки и умолчания общие мои наблюдения и заключения о характере движения, повлекшего за собой свистопляску отвратительного, исступленного еврейского фанатизма. Вечером, около 8 часов, в порт прибыл броненосец «Кн. Потемкин Таврический» и остановился на рейде в весьма близком расстоянии от брекватера. Утром 15 июня, в 6 часов с него отвалил катер с шестеркой, которые подошли к Новому молу, против пакгауза Российского Транспортного Общества, и матросы перенесли на пристань тело убитого человека. Устные рассказы съехавшихся на берег матросов выяснили, что на броненосце произошел бунт команды против офицеров, что многие из них убиты и проч., и проч. Весть об этом моментально облетела весь город. На пристанях Нового мола скопилось много народу; вооруженные команды броненосца, приходившие в порт на шлюпках, встречаемы были громким «Ура!» С раннего утра масса евреев и евреек направилась в порт и, что в особенности было заметно, в толпах и кучках евреев преобладающее число лиц принадлежало молодежи обоего пола. Сначала все это воинствующее молодое поколение Израиля шушукалось, многозначительно перемигивалось, группировалось, но мало-помалу возбужденность росла и росла. Крики «ура!» со стороны толпы, встречавшей вооруженные шлюпки с броненосца, постоянные переезды частных шлюпок с людьми в штатских костюмах и еврейских женщин на броненосец и обратно, и распространяемые ими вести мгновенно передавались в толпы, возбужденность которых уже весьма скоро проявилась в крайней степени. У места, где лежал труп убитого матроса, появился флагшток с красным флагом. Из кучек и групп еврейской молодежи выделились ораторы, выбравшиеся на подмостки, сделанные из бочек и ящиков, и началось словесное возбуждение толпившейся черни к мятежу, к восстанию против правительства, к низвержению Самодержавия. Исступленные молодые еврейки с распаленными лицами, жестикулирующие своими широкими рукавами, полезли на трибуны и, окруженные своими кавалерами, говорили народу речи, сопровождаемые одним и тем же приговором — «долой Самодержавие!»

Она потерла глаза.

«Дело становилось ясным, — читала дальше. — К месту происшествия прибыл одесский анархистский кагал, так называемый «Комитет Еврейской Самообороны», и тут же главари решили возбудить народное восстание против власти. Распускаемые слухи о том, что броненосец воспретил властям посылать в порт войска, что с броненосца уже свезен десант для овладения портом и тому подобные вести поселили уверенность в полной безнаказанности исступленных ораторов и всех, бывших на Новом моле. После двух часов дня восстание в черте порта пошло ускоренным темпом. Один из эпизодов еврейского фанатизма должен быть увековечен. Свидетелями его были сотни лиц, которые могут подтвердить кровавое, позорное преступление. Портовой стражник Глотов казнен всенародно по приговору фурии-еврейки. Эта дьяволица, стоя на бочке, держала речь толпе и, как все прочие фурии, провозгласила: «Долой самодержавие!» Глотов, находившийся близко от этого места, громко сказал, что такие безумные слова не должно говорить. «Смерть ему!» — взвизгнула еврейка, и тотчас из окружавшей фурию кучки евреев выделились четыре человека и выстрелами из револьверов уложили Глотова. Тело его сейчас же было сброшено в море»…

— Витя, что это? — подняла она на него глаза.

— Читай, читай!

«В четвертом часу дня, — продолжила она читать, — начался грабеж товаров, лежавших на пристанях, а затем разбиты товарные портовые магазины, и все, что там было, подверглось расхищению черни. «Босая команда» (чернорабочие) прежде всего набросилась на напитки. Началось пьянство, а вместе с ним и разбой. Толпы грабителей, русских и евреев, ринулись в порт. За ними появились бабы с детишками. Товары расхищались, уносились и увозились в город на извозчиках, на ломовых подводах, на шлюпках. Со стороны властей не было сделано распоряжений ни к прекращению грабежа, ни к закрытию движения по улицам, ведущим из города в порт. С Николаевского бульвара, где стояли пехотные цепи, можно было обстрелять порт, ибо весь он как на ладони. Но отсюда давали залпы только с двух часов ночи, когда поджигатели, распространив пожар по всему порту, двинулись массами в город с целью разгромить и сжечь городские здания.

В 11 часов ночи начали раздаваться в городе отдельные выстрелы, иногда довольно частые. Выстрелы эти, как потом объяснялось, производились с крыш и с балконов домов евреями из того же анархистского кагала самообороны. Войска на улицах подвергались обстреливанию из револьверов. Такие обстреливания, как мне достоверно известно, производились с крыш зданий Николаевского бульвара, с Ланжероновской и Екатерининской улиц и из Карантинного переулка по войскам, стоявшим на Канатной улице. Такой уличной стрельбой занималась еврейская самооборона, еврейская милиция, на вооружение которой собирались денежные суммы, вносимые: одесскими банкирами, в конторах коих потом найдены бомбы; коммерциями-советниками мукомольного дела, отказавшимися от звания гласных Думы по назначению; членами биржевого комитета, техниками, состоящими при управлении градоначальника; либеральствующими и по сей день профессорами и приват-доцентами университета; техниками со всевозможными кантами и петлицами и т. д. Поименовываю лишь те профессии жертвователей на еврейскую самооборону, которые, как мне доподлинно известно, устраивали заседания для обсуждения способов организации самообороны. Не могу также не упомянуть об адвокатах, присяжных поверенных и их помощниках, которым принадлежит руководящая мысль устройства еврейской милиции, якобы для защиты евреев вообще и всей интеллигенции в частности, а в сущности — для целей анархии. Да, господа интеллигенты, мундирные и безмундирные, пора сорвать с вас маски! Вы давали деньги на «самооборону», а устроили грабеж, пожары, убийства, смертные казни, бунты и восстания против государственной власти. Вы говорили и писали в прокламациях, что намерены защищать свое израильское племя и своих присных, ан вот что вышло! Пусть узнает, наконец, русский народ, каких прав вы домогаетесь, и какие правомерные способы воздействия на общество и государство вы решаетесь применять на деле».