Воровка. Королевы бандитской Одессы - Ольга Вяземская Страница 26

— …Изумительной красоты, клянусь…

— Друг мой, но не страшно ли вам выставлять драгоценности? Ведь может вломиться какой-нибудь негодяй, сгрести все с прилавка в огромную сумку… Да еще и с продавцом сотворить что-нибудь непотребное. Для острастки. Или чтобы другие торговцы свое место знали.

— Помилуйте, что вы такое говорите? Наш торговый дом на всю страну знаменит-с. Дед мой начинал торговать на этой улице, в этом самом магазине. Папенька всего два года как отошел от прилавка, больше странствует, камни редкие выбирает… А какие у нас мастера-гранильщики работают! Какой вкус, какие руки… Ну да не об этом речь. Отродясь не бывало, чтобы среди бела дня какие-то, уж простите мне, сударь, это слово, бандиты врывались в мои магазины. К счастью, многие из тех, с кем я имею честь вести дела, могут сказать то же самое… Хотя будет ошибочным мнение, что мы вовсе никак от грабителей не защищаемся… Просто сие сделано тонко, незаметно для обывателя.

Собеседники откинулись на спинки плетеных кресел. Майский денек был прекрасен. Море дышало где-то вдалеке, густые кроны смыкались над головами, оглушительно пахли пионы — в уютной и гостеприимной Одессе уже царило лето. Да и жарковато было — собеседники расстегнули сюртуки, сняли шляпы и время от времени утирали лица носовыми платками изрядных размеров.

Нынешний хозяин настоящей ювелирной империи, Карл фон Мель, свято соблюдал традиции семейства. Еще его дед, в числе первых поселившийся в городе, только что названном Одессой, придумал целую систему защиты от воров, недобросовестных покупателей и всех прочих, кто имел наглость покушаться на процветающее торговое предприятие. Внук, Карл, педантично следовал дедовым рекомендациям, впрочем, не забывая о том, что время-то идет и цивилизация не стоит на месте. В том числе и по части устройств, которые горазды изобретать злодеи разного рода.

Его собеседником был владелец кондитерских и булочных, которого кражи волновали постоянно: то орава мальчишек налетит на лавочку и разнесет половину прилавков, пока приказчик за самым наглым гоняется, то дамы в годах забудут расплатиться за кофе с шарлоткой — то ли вследствие забывчивости, то ли из врожденной одесской бережливости. Случается, что и сам приказчик, из тех, кто на руку не всегда чист бывает, утаит от хозяина выручку за день или возьмет себе коробку пирожных. А ведь это все убытки — и так и этак… Прибыли-то нет!

— Не поделитесь ли секретом, как вам это удается?

— Ба-а-атенька, — сухощавый фон Мель покровительственно взглянул на собеседника, — это семейная тайна уже, не только торговая… Поделиться прямо тут, у всех на виду… Уж проще было бы выйти на площадь или к подножию Дюка да и выложить все секреты ремесла, вкупе с тайнами защиты от грабежей.

— Вы правы, — вздохнул собеседник. — Однако мне в последнее время не дает покоя одна забота — как от злодеев-то уберечься…

— А вы, сударь мой, не подозревайте всех и каждого… Вот оно и хорошо будет. Говорят, от вас приказчики бегут, и месяца не проработавши. Да все больше со скандалами. Вы их прекратите мертвой хваткой за горло держать, сделайте «младшими членами» своей семьи, ежели можно так выразиться. Вот они и будут радеть за дело наравне с вами.

— Не пойму я вас, немцев, — кондитер месье Вельский нервно пожал плечами. — Как же-с прикажете их уподоблять младшим членам семьи, коей вы называете свое предприятие, когда они все, как один, воры и прощелыги, так и норовят утащить, что плохо лежит.

— Вот в этом-то и дело, сударь… Оттого мы с вами и пьем сейчас кофе не в вашей кондитерской, а у мадам Бродской с мужем. Здесь и кофе вкусный, и безе свежие, и в ореховом мороженом орехов изрядно.

— Так что-с, вам уже и кухня моя не угодила? Стыдно-с, батенька, я о деле вас спрашиваю, а вы горазды только ругать да придираться!

Мсье Вельский вскочил, схватил шляпу и заторопился по аллее прочь.

— Однако за кофе, друг мой, вы и в самом деле не заплатили… Да и, думаю, обиделись на меня именно поэтому. Ох, странный народ эти поляки. Все им враги, все их обижают, всем им в помощи отказывают…

Речь фон Меля могла показаться странной любому из жителей Российской империи, но только не одесситу. Ибо Одесса, прекрасная и теплая, давала пристанище всем, никому не отказывала и находила и жилье, и занятие по вкусу. Так приют здесь уже больше пятидесяти лет назад нашли фон Мели, Вельские, Бродские, Дюнуа…

«Однако же кофе тут и в самом деле вкуснее, да и выбор сластей больше. А уж об иных многочисленных достоинствах хозяйки кондитерской не стоит и вспоминать… Хотя отчего бы не вспомнить — даже если ты на диете, тебе никто не может запретить читать меню…»

Господин фон Мель, улыбаясь своим мыслям, расплатился за кофе и сладости (но только за себя!), выслушал все положенные слова благодарности от мадам Бродской, затем все слова гнева и негодования по адресу господина Вельского от нее же и наконец отбыл. День заканчивался, ему оставалось только обойти магазины тут, в самом центре города, и закончить самым старым и самым любимым — на первом этаже собственного дома. А потом можно было и отдыхать.

* * *

Примерно в это же время из магазинчика фон Меля, что на углу тихой Градской улочки и знаменитой Портофранковской, из экипажа вышла прекрасная незнакомка. Так, во всяком случае, о ней подумали четверо мужчин, которые успели заметить ее за несколько десятков шагов от коляски до открытой двери магазинчика. Прекрасной незнакомка была уже потому, что ее формы могли поразить видавшего виды любителя прекрасного пола. А незнакомкой дама была потому, что милая черная шляпка, уместная в любое время года в любом городе, кроме, разумеется, знойной майской Одессы, была украшена почти непроницаемой черной же вуалью.

«Ишь, вырядилась, — подумала торговка с Привоза мадам Новинская, именно в это время возвращавшаяся домой. — Шляпка, перчатки… Тьфу!»

Тем временем незнакомка, не обращая внимания ни на остолбеневших мужчин, ни на не менее впечатляющие габариты мадам Новинской, вошла в магазинчик. Ее окружила приятная прохлада и тишина.

— День добрый! — бархатный грудной голос незнакомки отразился от витрин с дешевыми украшениями и стрелой Амура пробил сердце молодого приказчика Жака, приходившегося троюродным племянником самому Карлу фон Мелю.

Жак, скажем сразу, был вовсе не Жаком, а обыкновенным Вениамином, но разве у торговца украшениями может быть такое неромантичное имя? Итак, Жак-Вениамин влюбился в незнакомку, лица которой даже не видел — достаточно было колдовского голоса. Владелица же его незаинтересованным взглядом окинула витрину со стекляшками, затем, не удостоив вниманием хрустальные флакончики с духами, направилась к витрине с вошедшими в моду только в прошлом году изящными драгоценностями с Востока. Даму не заинтересовали ни бирюза, ни шпинель, ни аквамарины чистейшей воды. Она вытащила лорнет и, рассматривая вычурные сочетания камней, задумчиво проговорила: