Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов Страница 25

Но обо всем этом я узнал позже. Тогда мне выделили отдельный кабинет и предложили множество папок с текстами радиопередач и кассетные записи, которые мне предстояло анализировать по определенной схеме. После того, как я оценивал содержание, дикцию, интонацию и т. д. своим «свежим и непредвзятым взглядом», я составлял рекомендации по улучшению трансляций на СССР. Одна из рекомендаций, а именно – введение регулярной молодежной передачи сразу понравилась начальству. Позже мне передали руководить этой передачей.

Моим первым начальником был заместитель Макса Ралиса, англичанин по имени Дэвид. Он приносил мне материалы и на русском языке, практически без акцента, давал различные полезные советы и рекомендации. Но внезапно он куда-то исчез. Тогда я еще не освоился со своим окружением и не мог рассчитывать на непринужденный разговор и доверие среди сотрудников. Современно одетые, ухоженные и надменные американцы в нашем отделе в лучшем случае приветствовали меня мимолетным «халло». Да и то не всегда. Поэтому мне была непонятна причина, вызвавшая всеобщее волнение при внезапном исчезновении Дэвида. Только несколько месяцев спустя, когда я добился какого-то доверия, мне нехотя объяснили, что, по всей видимости, англичанин работал на советскую разведку, но по каким-то причинам его внезапно отозвали в Москву.

Это был первый, но не последний случай, когда на РЛ или РСЕ («Радио Свободная Европа») исчезали люди и позже внезапно появлялись в социалистическом лагере как сотрудники разведки. Это были поляки, чехи, болгары, литовцы, русские …

Через двадцать лет я таким же образом пропаду из Мюнхена. А кто будет после меня?

Мне неизвестно, как дела обстоят сегодня, но в то время все разведки стран коммунистического блока тянуло на обе радиостанции, будто пчел на сладкий мед. Причина всем была ясна. РЛ и РСЕ являлись важнейшими средствами политически-идеологической диверсии Запада. Москва также располагала мощными механизмами идеологической борьбы – радиоголосами, которые вещали на дюжине языков за рубеж, а также издательствами, газетами и журналами, пропагандировавшими коммунистические идеи во всем мире. На обозначенном фронте «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» следовало противодействовать «красной пропаганде» и даже вести превентивные удары, объективно информируя слушателей о ситуации в социалистическом блоке. Без преувеличения можно утверждать, что члены Политбюро в Москве опасались «Радио Свобода» больше любого другого оружия США.

После завершения моей месячной практики у Ралиса я пошел прощаться с ним. Макс уже был седым и не самым юным человеком. С чувством собственного достоинства он шагал в своем кабинете во время нашей беседы, курил трубку и проецировал надежность и мощь, так как это умеют делать только американцы, знающие себе цену. Он немногословно поблагодарил меня за работу и сообщил, что отныне я перейду на работу в редакцию Русской службы. Затем он непринужденно встал и склонился надо мной.

«Знаете, – продолжил он спокойно, – я советую вам другой путь. Учитесь. Найдем вам стипендию. В Мюнхене хороший университет и комфортабельное студенческое общежитие. Выучите профессионально языки. Поверьте, вам это больше пригодиться в будущем, чем это змеиное гнездо, где вы сегодня работаете».

«Змеиное гнездо?».

«Да, господин Туманов, я знаю точно, о чем я говорю. Вам там будет непросто. Вспомните когда-нибудь мои слова».

Что я мог ответить мистеру Ралису, который желал мне доброго будущего. Американский агент давал этот совет русскому эмигранту и наносил ущерб своей «фирме». Но агенты тоже только люди. И почему бы им иногда не проявить свою слабость? … Когда Макс Ралис назвал радиостанцию (а фактически филиал разведки) гнездом, полным ядовитых змей, он играл «против правил». Его видимая открытость поразила меня, но я не имел права принять его совет. Конечно, было заманчиво учиться, получить полное образование, выучить языки и сделать карьеру… Но это не совпадало с моим заданием, подразумевавшим, что я останусь жить в этом «змеином гнезде».

«Благодарю вас, господин Ралис. Но я какое-то время поработаю с соотечественниками. Может, мы с ними еще сладим».

«Вы даже не представляете себе этих людей, – тряс головой неумолимый американец. – Работать с ними – не то же, что пить с ними водку. Они вас используют, оплюют и растопчут».

«И все же я попробую. Ведь никогда не поздно последовать вашему совету».

На следующий день Вилли Клумп отвез меня на Лилиентальштрассе. Я заполнил анкету в отделе кадров, и настало время посмотреть в глаза своему непосредственному начальнику. В то время Отдел новостей Русской службы возглавлял многолетний сотрудник редакции, Александр Бахрах. Прежде он работал секретарем известного писателя Ивана Бунина в Париже. Его заместителем был молодой Александр Перуанский. Они сидели в одном кабинете. Бахрах, не стесняясь, похрапывал, спрятавшись за свою любимую газету «Фигаро», а Перуанский старался впечатлять.

Стесняясь, я вошел в кабинет и шеф, коротко выглянув из-под своей газеты, приказал:

«Саша, займись молодым человеком».

Перуанскому доставило удовольствие заниматься мной. Когда он увидел перед собой ничего не соображающего молодого человека, он сразу сообразил, что такого можно гонять хоть по сто раз на день, доказывая ему его собственную несостоятельность.

«Ах, вы не владеете немецким языком? Как жаль, что вы не можете писать комментарии. А как насчет перевода новостных текстов с английского? Тоже не умеете. Ах, как жаль. А что же вы тогда умеете? Кто вас сюда послал? Американцы?»

Мой последний ответ немного поубавил его надменность. Американцев все уважали, и никто не рисковал им противоречить. Поэтому Перуанский расстроился. Он всласть насладился моей беспомощностью и стал размышлять, что же ему дальше делать с этим зеленым юнцом, которого «направили американцы». Наконец он нашел выход: «Попытайтесь коротко описать впечатления о своей советской жизни – неважно, под каким заголовком. Даю вам три дня. Писать можете тут или дома, как вам угодно».

Казалось, что заочно Перуанский меня уже списал. Его скепсис еще больше возрос, когда через три дня я принес ему текст первого комментария, который я с трудом написал. Александр пробежал по нему глазами и с презрением выбросил листки в мусорный ящик, заявив: «Это никого не интересует. Так у нас никто не пишет». Но было еще рано полностью меня списывать. Поэтому Перуанский поручил одному из своих сотрудников позаботиться о юном практиканте. «Князь Волконский займется вами», – снисходительно заявил он.

До сих пор я только читал в книгах о людях с таким титулом. Князь Волконский! Возможно, это один из наследников знаменитого героя книги Толстого «Война и мир»? И он меня научит? Я нарисовал себе веселую картинку: в комнату заходит статный молодой человек во фраке, лаковых туфлях, с безупречно зачесанными на пробор волосами и брильянтовым перстнем на руке. За ним – стайка прислуги и секретарей. «Бонжур, монсеньор», – приветствует меня князь. И что же, извольте, ему отвечать? «Добрый день, ваше Высочество?»

Дверь в мой кабинет распахнулась, и в нее вошел стеснительный молодой человек лет 28. На нем были потертые джинсы, выцветшая трикотажная рубашка и заношенные туфли. Длинные распущенные волосы давно нуждались в руке парикмахера.