Грозные царицы - Анри Труайя Страница 25

Что же до Анны Леопольдовны, то она испытывала страшные муки, чувствуя себя марионеткой в руках тетки – умелого кукловода. А сильнее всего ее терзало ожидание уготованного ей испытания в постели, когда огни праздника угаснут и танцоры, наплясавшись, разъедутся по домам. Искупительная жертва – вот что от нее требовалось. Она знала, что среди всех тех, кто столь успешно притворяется, будто рад за нее, рад ее удаче, никому нет дела не только до ее любви, но даже до простого удовольствия. И она здесь не для того, чтобы стать счастливой, а для того, чтобы ее оплодотворили.

Когда наступил момент, которого Анна Леопольдовна больше всего страшилась, самые знатные дамы и супруги самых именитых иностранных дипломатов, представленных при дворе, собрались в процессию, которая должна была проводить ее в супружескую опочивальню и потом присутствовать при традиционной церемонии «укладывания новобрачной в постель». Церемония эта не в точности совпадала с той, какую Анна Иоанновна придумала для шутовской свадьбы, когда молодых, уложив на ледяное ложе под ледяные одеяла, заставили дрожать до рассвета от стужи в ледяном доме. Но для молодой женщины эффект был примерно тем же: царица насильно выдала ее замуж, и теперь Анну Леопольдовну сотрясала такая же дрожь, как тех бедняг, но не от холода, а от страха, от мыслей о печальной судьбе, уготованной ей рядом с человеком, которого она нисколечко не любит. Когда дамы из свиты, наконец, удалились, новобрачная впала в настоящую панику и, обманув бдительных камеристок, сбежала в сад, окружавший Летний дворец. Там она, плача и стеная, провела свою первую брачную ночь.

Царице и Бирону, конечно же, доложили о таком скандальном событии, они вызвали к себе несчастную и, перемешивая упреки с увещеваниями и угрозами, потребовали, чтобы дальше она повиновалась любому слову и без всяких выходок. Находившиеся в смежной комнате придворные дамы наблюдали за происходящим через неплотно прикрытую дверь. В самом разгаре спора они увидели, как императрица, багровая от гнева, изо всех сил хлещет строптивую племянницу по щекам.

Урок оказался плодотворным во всех смыслах: годом позже, 23 августа 1740 года, Анна Леопольдовна родила сына. Его немедленно окрестили, наречен был мальчик Иоанном. Страдавшая к тому времени уже несколько месяцев какой-то непонятной болезнью, причину которой лекари точно установить не могли, царица, услышав «великую новость», внезапно ожила. Сияя от радости, она потребовала, чтобы вся Россия ликовала в связи с рождением этого ниспосланного Небом младенца. Привыкшие, с одной стороны, к тому, что велениям императрицы следует беспрекословно повиноваться, а с другой – к постоянному притворству, подданные неустанно благословляли дитя, рассыпаясь в добрых пожеланиях. Но находившиеся среди них умные люди задавались вопросом: а по какому же праву станет править Россией этот отпрыск Брауншвейгской фамилии, ребенок чисто немецких кровей? Действительно, новорожденный Иоанн Антонович был по отцу из Бевернской ветви Брауншвейгского дома, а по матери – из мекленбургско-штеттинского рода. С династией Романовых его связывала только двоюродная бабка, Екатерина I, супруга Петра Великого, но ведь и она сама была не русского, а польско-ливонского происхождения… Так с какой стати этот мальчик с колыбели (какое там – еще до рождения!) возведен в ранг истинного наследника короны Российской империи? По какому закону, с оглядкой на какую национальную традицию царица Анна Иоанновна присваивает власть назначать себе преемника на престоле? Как получилось, что рядом с императрицей не оказалось сведущего и почтительного в отношении истории России советника, способного удержать Анну Иоанновну от такой святотатственной инициативы? Однако, в полном соответствии с тем, как это происходило обычно, обличительные комментарии затихли, резко оборванные крутыми решениями Бирона, который, пусть и был немцем, утверждал, что ему лучше известны потребности России. Разумеется, кому же, как не ему, знать, что годится, а что нет для этой империи! Совсем еще недавно он смутно грезил о женитьбе собственного сына Петра на Анне Леопольдовне, но мечта не осуществилась из-за брака великой княгини с Антоном-Ульрихом, и когда этот проект провалился, фаворит озаботился тем, чтобы сохранить свое высокое положение во главе государства иным манером. И ему казалось тем более срочным делом продвинуть свои пешки в ферзи, что болезнь Ее Величества с каждым днем становилась все тяжелее. Врачи опасались, что задеты почки, а заболевание почек, в свою очередь, осложнено «критическим возрастом», поговаривали о «каменной болезни».

Несмотря на переносимые царицей тяжкие страдания, сознание ее временами оказывалось достаточно ясным. Бирон воспользовался одним из таких моментов, чтобы испросить последнюю милость: назначить его регентом империи, пока не достигнет совершеннолетия ребенок, которого только что специальным манифестом провозгласили наследником престола. Но едва он успел заявить о своих притязаниях, другие советники умирающей императрицы пришли в негодование и вознамерились помешать осуществлению этих планов. К Лёвенвольде, Остерману и Миниху в попытке заговора присоединились вскоре Черкасский и Бестужев. Тайные совещания длились часами, и в конце концов заговорщики пришли к выводу о том, что… вовсе не их соотечественник Бирон воплощает в себе самую страшную опасность, а клика русских аристократов, которые по-прежнему не желают держаться от трона в стороне, более того, не прекращают попыток перехватить власть и отдать ее кому-то из «своих». Если разобраться по существу, решили они, перед лицом бедствия, каким мог бы стать захват власти одним из приверженцев старой российской знати, для немецкого клана предпочтительнее поддержать предложение милого их сердцам старого друга и сообщника Бирона. И, в общем-то, не так уж много времени понадобилось пятерым «доверенным лицам» Анны Иоанновны, трое из которых были немцами по происхождению, а двое связаны с иностранными дворами, на решение вверить судьбу огромной империи человеку, который всегда проявлял полное безразличие к национальным традициям и не потрудился даже выучить язык страны, властителем которой вознамерился стать. Приняв это решение, заговорщики довели его до сведения Бирона – впрочем, у него и не было никаких сомнений в исходе споров. Теперь вроде бы все пришли к согласию, и оставалось только убедить императрицу. Она уже не поднималась с постели и из последних сил боролась за жизнь, измученная чередующимися приступами боли и горячки с бредом. И не понять, услышала ли она Бирона, когда тот попытался объяснить, что всего-то от нее и требуется – поставить подпись под уже заготовленным документом. Поскольку Анна Иоанновна была слишком утомлена, чтобы ответить сразу, фаворит сунул бумагу ей под подушку. Удивленная его поступком, она еле слышно выдохнула: «Тебе это нужно?» Потом отвернулась и больше говорить не стала.

Несколько дней спустя Бестужевым было составлено новое прошение – теперь от имени Сената и генералитета, которые умоляли Ее Величество доверить регентство Бирону, ибо он наверняка обеспечит империи мир и покой «при любых обстоятельствах». И снова больная оставила документ под подушкой, не только не прочитав и не подписав, но не удостоив даже взглядом. Бирон и «его люди» были потрясены, подавлены таким безразличием, которое могло быть для них решающим. А вдруг на этом все и кончится? Неужели снова нужно ставить под завещанием фальшивую подпись, чтобы выбраться из затруднительного положения? Январский, 1730 года, опыт, полученный, когда скончался Петр II, вовсе не казался им убедительным: дворянство столь недоброжелательно, что было бы опасным повторять одну и ту же игру при каждой смене правителя.