Грозные царицы - Анри Труайя Страница 24

Естественно, прежде всего Анна Иоанновна обратила взор к родине своего сердца – Германии, ведь только в этой стране дисциплины и добродетели возможно найти супруга или супругу, достойных царствования в варварской Московии. Получив задание найти самую что ни на есть редкую птицу среди вольера, где содержались отменные петухи, обер-шталмейстер Карл-Густав Лёвенвольде отправился в инспекционную поездку по германским дворам и по возвращении рекомендовал Ее Величеству двух кандидатов на руку и сердце племянницы: маркграфа Карла Прусского и принца Антона-Ульриха Бевернского из Брауншвейгского дома, зятя наследного принца Пруссии. Лично ему больше нравилась вторая кандидатура, зато Остерман, признанный специалист по международным делам, оказывал предпочтение первой. Анна Иоанновна принялась взвешивать все «за» и «против», все преимущества и все недостатки претендентов, совершенно не заботясь об интересах племянницы, которую, в общем-то, не грех было и спросить, кого она желает, ведь девушке к тому времени исполнилось уже двадцать лет.

На самом деле, занимаясь всеми этими политико-матримониальными махинациями, императрица преследовала одну-единственную цель: добиться, чтобы племянница поскорее произвела на свет ребенка, который стал бы наследником престола и тем самым положил бы конец любым попыткам этот престол захватить. Но кого же выбрать – маркграфа Карла Прусского или принца Антона-Ульриха, кто из них двоих способен быстро обрюхатить кроткую Анну Леопольдовну? С большими сомнениями пригласили предстать перед очами Ее Величества Антона-Ульриха, и императрице достаточно было беглого взгляда, чтобы оценить его по достоинству: славный, вежливый и апатичный юноша, настоящая размазня. Конечно, совсем не то, что надо племяннице, да и стране, но всеведущий Бирон уже изо всех сил превозносил «товар».

Впрочем, и время работало против предполагавшегося брака: девушка уже достаточно созрела, и сердце ее было не совсем свободно. Сначала она влюбилась в саксонского посланника в Санкт-Петербурге красивого графа Карла-Морица де Линара, но, к счастью, король Саксонии отозвал дипломата и назначил его на другой пост. Отчаявшаяся было Анна Леопольдовна, однако, быстро нашла новый объект для страстной любви, на этот раз – женщину, баронессу Юлию Менгден. Вскоре они стали неразлучны. Об этом судачили при дворе и в посольствах. «По сравнению с этим страсть мужчины к новой любовнице – просто баловство», – заметил английский министр Эдвард Финч. [41]Зато куда более скептичный прусский министр Аксель де Мардефельд опровергнет толки, ходившие между его товарищами по дипломатическому корпусу, написав своему королю по-французски: «Я не удивляюсь, что публика, не зная причины сверхъестественной привязанности великой княгини к Юлии, обвиняет эту девушку в пристрастии к вкусам знаменитой Сафо; но я не могу простить маркизу Ботта, облагодетельствованному великой княгиней, что он приписывает склонность этой принцессы к Юлии тому, что последняя женоложица со всеми необходимыми для того качествами… Это черная клевета, так как покойная императрица, из-за таких обвинений, повелела тщательно освидетельствовать эту девушку, и исполнившая это комиссия доносила, что нашла ее настоящей девушкой, без малейших мужских признаков». [42]

Видя серьезную опасность в таком отклонении от обычных любовных дел, Анна Иоанновна решила: хватит колебаний. Лучше неудачный муж, чем затянувшееся ожидание. А что там таится в глубине души девственницы – на это Ее Величеству можно и наплевать. Тем более что малышка, которая в детстве так очаровывала всех своей миловидностью и простодушием, за несколько лет набрала вес, стала неуклюжей, неповоротливой, требовательной и упрямой, как ослица. Сплошное разочарование! И вообще, ведь на самом деле императрица удочерила племянницу вовсе не для того, чтобы устроить ее счастье, а – сто раз было говорено! – для того, чтобы бесповоротно покончить с притязаниями на престол царевны Елизаветы Петровны, к которой она теперь пылала ненавистью. А Анна Леопольдовна не имела в ее глазах никакой иной ценности, кроме как в качестве подставного лица, крайнего средства, к которому только и можно было прибегнуть, короче и яснее: живота, в котором надо выносить наследника. Ну и пусть довольствуется в таком случае этим Антоном-Ульрихом, лучше уж такой супруг, чем никакого! Да и он слишком хорош для такой ветреницы!..

Несмотря на обильные слезы, проливаемые невестой, 14 июля 1739 года состоялась свадьба. Пышность празднества, устроенного после официальной церемонии бракосочетания, ослепила даже видавших виды дипломатов. Новобрачную нарядили в роскошное подвенечное платье, шитое серебром. Темные волосы, заплетенные в длинные, тяжелые косы, украсила бриллиантовая диадема, сверкавшая тысячами огней. Но все-таки героиней торжества была не она. Анна Леопольдовна в своем наряде из волшебной сказки выглядела словно дитя, заблудившееся в толпе людей, среди которых ей нечего было делать. На фоне радостных, сияющих лиц ее – выражавшее лишь покорность судьбе и печаль – выделялось особенно резко. А той, кто поразила всех своей красотой, ослепительной улыбкой и уверенностью в себе, была царевна Елизавета Петровна, которую пришлось-таки, поскольку этого требовал придворный протокол, заблаговременно вытащить из более или менее добровольной измайловской ссылки. Она была одета в розовое, цвета утренней зари, платье с глубоким декольте, тоже шитое серебром, и усыпана драгоценностями, полученными в наследство от матери, покойной императрицы Екатерины I. Казалось, будто именно Елизавета, а вовсе не новобрачная, переживает сегодня самый сладостный день своей жизни. Даже Антон-Ульрих, молодой супруг, столь низко оцененный Анной Леопольдовной, глаз не сводил с царевны, что, естественно, заметили все многочисленные приглашенные на свадьбу, для которых свадебная церемония должна была стать подтверждением полного разгрома соперницы. Вынужденная наблюдать – час за часом – триумф Елизаветы Петровны, царица еще больше возненавидела эту тварь, которую уже считала раз и навсегда побежденной, но которая постоянно исхитрялась выйти сухой из воды. [43]