Дочь своего отца - Жанна Немцова Страница 25

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МЕНЯ ТРЕВОЖИЛО, – Я НЕ МОГЛА ПОНЯТЬ, КАК НЕМУ ОБРАЩАТЬСЯ. НАЗЫВАТЬ ЕГО В ЭФИРЕ «ПАПА» – СМЕШНО, «БОРИС ЕФИМОВИЧ» – СТРАННО. В РЕЗУЛЬТАТЕ Я НЕ ОБРАЩАЛАСЬ НИКАК.

Просто представили зрителям: «наш сегодняшний гость – Борис Немцов, сопредседатель партии «ПАРНАС» («Партия народной свободы»). И до сих пор вспоминаю тот «семейный эфир».

Кстати, через несколько месяцев мой отец попал в неформальный «черный список» РБК в связи с выходом его доклада «Зимняя Олимпиада в субтропиках», который был посвящен фактам масштабной коррупции в ходе строительства олимпийских объектов в Сочи. Его пригласили на РБК рассказать о своем докладе – отец со свойственной ему прямотой назвал Путина каким-то оскорбительным словом, по-моему, земляным червяком, – в общем, вышел страшный скандал, потому что РБК был информационным спонсором Паралимпиады.

В 2014 году, во время Гайдаровского форума, Любимов отправил меня и Юрия Таманцевева брать интервью об экономической политике у Дмитрия Медведева. Интервью шло в прямом эфире, было ожидаемо скучным – Медведев ничего прорывного не заявил, у моего соведущего от страха тряслись руки, и в какой-то момент у него выскользнула папка с вопросами и с грохотом упала на пол. Но тем не менее брать интервью у Медведева считалось престижным. Это было в январе, за два месяца до перехода Крыма под контроль России.

Мой взгляд и на Крым, и на российскую агрессивную политику в Украине отличался от мнения Любимова и многих моих коллег, да и в принципе от отношения к этому всему большинства россиян, которые с восторгом восприняли весть о том, что Крым стал де-факто российским.

Я почувствовала, насколько это сложно: быть в меньшинстве. Я с детства была склонна к тому, чтобы зажигаться идеями, которые пропагандирует ближайшее окружение, – достаточно вспомнить, как я чуть не стала адвентисткой, прожив пару недель в семье американских адвентистов.

Здесь же мне пришлось идти против своего окружения. Причем против людей, которых я знала и с которыми была в хороших отношениях. Я не поддержала переход Крыма. Мне была чужда эйфория, которая охватила всю страну. Я понимала, что Крым обернется для России тяжелыми экономическими последствиями и имиджевыми потерями.

Я не поддерживала войну в Донбассе. Мы долго спорили, как называть регулярную армию, которая воевала в Донбассе, – повстанцы или сепаратисты. И я все равно называла их в эфире сепаратистами, как бы на меня ни давили.

Однажды прямо в эфир мне позвонил рассерженный зритель и буквально прокричал в трубку:

– Какого черта вы называете их сепаратистами?

– А когда шла война в Чечне, как вы называли воюющих чеченцев?

Он ответил:

– Боевики.

И наш разговор закончился.

После ко мне в студию ворвался Карабьянц с той же претензией. Люди на время потеряли способность мыслить здраво.

Я чувствовала себя неуверенно и некомфортно – психологически оказалось тяжело противостоять точке зрения большинства.

В сентябре 2014-го мне по странному стечению обстоятельств доверили провести политическую программу «Обозреватель» – она была посвящена минским соглашениям, которые, по замыслу, должны были обеспечить мир на востоке Украины. Я готовилась к эфиру и не могла понять: как мне выстроить его таким образом, чтобы программа была содержательной.

Я позвонила отцу:

– Пап, мне доверили провести политическую программу. Надо подумать, как это сделать…

Я даже не успела договорить.

– Главная проблема политических программ на РБК, – сказал сразу отец, – в том, что вы зовете экспертов. И поэтому программы получаются непопулярными. А нужно звать людей, принимающих решения. Причем все стороны.

Он был прав.

Я пригласила в программу Франца Клинцевича, заместителя председателя комитета по обороне Госдумы, и одного из лидеров сепаратистов Павла Губарева. Взгляд оппозиции представлял Владимир Кара-Мурза мл., один из организаторов марша мира в Москве.