Четыре королевы - Нэнси Голдстоун Страница 24

Но сейчас обстоятельства не были обычными. Брак между Элеонорой Маршал и Симоном де Монфором служил савойским и провансальским интересам в Англии. Он позволял разделить ряды потенциальных противников, прочно связав интересы жениха с тем, что было желательно королю и королеве (и родичам королевы). Это была бы великая честь, облагодетельствованный это прочувствует, и будет соответственно благодарен, а значит, и лоялен. Смирить Симона де Монфора таким образом означало бы приобрести нового ценного соратника.

В тот год Генрих и его двор провели Рождество в Вестминстере. Все актеры подготовленной драмы собрались. Это были веселые дни для Генриха. Он любил Рождество, любил дарить подарки, чувствовать любовь и поддержку близких. Неудивительно, что Симон де Монфор и Элеонора Маршал избрали именно праздничные дни, чтобы обратиться к Генриху с просьбой разрешить им повенчаться.

Вполне может быть, разумеется, что Генрих решил одобрить этот брак совершенно самостоятельно. Его могли растрогать чувства, явно питаемые сестрой к этому мужчине, и ее желание последовать за братом в стремлении к семейному счастью. Симон де Монфор мог убедить Генриха оказать ему эту невероятную честь, как он сумел убедить Ранульфа, графа Честера, шестью годами ранее. Возможно также, как полагали многие, это был очередной внезапный каприз Генриха — поскольку он ни словом не обмолвился о своем решении ни любимой, молодой и бойкой жене, ни ее дяде, который был всегда рядом, хотя за предыдущие полтора года Генрих и рукой не шевелил без того, чтобы не посоветоваться сперва с Гильомом.

Факт можно интерпретировать по-разному, но итог отрицать нельзя. На следующий день по окончании праздников, 6 января 1238 года, после того, как двор был распущен, Элеонора Маршал и Симон де Монфор тайно обвенчались в личной часовне короля. Король сам подвел сестру к жениху.

Единственный из членов семьи, с которым Генрих точно не советовался относительно брака сестры, был его брат, Ричард Корнуэлл. Реакцию Ричарда запечатлел для потомков Матвей Парижский. Графа Корнуэлла «довели до гнева; ибо, проведав, что сей брак был заключен тайно, то есть без его ведома либо согласия знатных мужей, он по справедливости сильно разгневался, тем более что король часто нарушал свое обещание не предпринимать важных шагов, не посоветовавшись со своими подданными, и особенно с ним самим. Посему он набросился на короля с проклятиями и угрозами, и дал ход горестным жалобам и недовольству, ибо тот неожиданно принял важное для королевства решение, посоветовавшись только с чужестранцами».

Ричард, никогда не забывавший о своем ранге и достоинстве, считал, что сестру унизил этот мезальянс, и оскорбление запятнало честь всей семьи. Испытывая отвращение к трусости Генриха, не рискнувшего посоветоваться ни с советниками, ни с ним самим, прежде чем разрешать этот брак, он снова переметнулся к родичам жены, семейству Маршал, за поддержкой. А уж Маршалы были просто счастливы стать на сторону графа Корнуэлла. Ричард и Гилберт Маршал, третий сын (остальные два уже умерли), призвали ряд других высокородных графов и баронов опротестовать неугодный им брак. Те, в свою очередь, собрали каждый своих рыцарей, и на этот раз Генриху из опасения перед иноземным вторжением пришлось предупредить верных короне людей, которые надзирали над портами, что Ричарду доверять нельзя. «Не подчиняйтесь никаким приказам моего брата, который восстал против меня из-за того, что я выдал нашу сестру за Симона де Монфора», — писал он в начале февраля 1238 года.

Мятеж назревал. Гильом Савойский и присланный папой легат пытались вмешаться, но их попытки не удались. Генрих был уже готов сдаться и признать требование, чтобы в будущем все вопросы государственной важности передавались совету оппозиционных баронов, которые, по сути, собирались править королевством вместо него, когда вдруг Ричард Корнуэлл вернулся в лоно монархии. Возможно, это объясняется выплатой 6000 марок, отправленных Генрихом на имя Ричарда в Париж. В течение недели Ричард помирился с Генрихом, а еще через месяц — и с Симоном де Монфором. Граф Корнуэлл больше не занимал позиции лидера, решимость других баронов поколебалась, мятеж кончился ничем, и все разъехались по домам.

Гильом Савойский счел момент подходящим, чтобы покинуть Англию. Кризис миновал, и можно было не ожидать новой вспышки враждебности. Ричард Корнуэлльский принял крест и погрузился в бесчисленные мелкие дела, необходимые для успеха крестового похода. Симон де Монфор после того, как «извлек огромную сумму денег из всех источников, какие нашел», поспешно отбыл в Рим, чтобы лично просить папу об освобождении его жены, уже беременной, от старого обета целомудрия. В качестве предлога для отъезда Гильом использовал призыв о помощи от императора, который тогда был сильно озабочен расширением своих владений в Северной Италии. Епископ отбыл в апреле 1238 года, взяв с собой эскорт английских солдат, красиво экипированных за счет казны Генриха. А Генрих так расстроился из-за разлуки с дядей жены, что почти сразу попытался заманить его обратно, пожаловав ему должность епископа Винчестерского, когда старый епископ умер в июне. Это вызвало горячие споры, так как Винчестер был особенно богатой и важной епархией, и монахи, отвечавшие за выдвижение и избрание епископа, возражали против назначения иностранца. Конец спорам положила безвременная смерть Гильома в ноябре 1239 года, по слухам — от яда. Кажется, незадолго до того он покинул службу императору в пользу папы, и император, видимо, не одобрил этот поступок.

Гильом все-таки прожил в Англии достаточно долго, чтобы внушить племяннице понимание азов политики и пробудить в ней желание влиять на события за пределами королевства, которое стало для нее родным. По сути, Элеонора стала честолюбива и за себя, и за супруга. Она уже разобралась в недостатках Генриха, но чувствовала, что ее сильные стороны смогут их компенсировать. Пускай он нерешителен — она не такова. Пускай ему недостает проницательности, зато она видит хорошо. Она уже усвоила, что оппонентов можно усмирить, пользуясь общими интересами, а буде таковых не найдется, просто подкупить, хотя из этих двух методов она предпочитала мягкое увещевание. Подкуп обходился дорого, а Элеонора любила деньги. Она уже увидела путь к власти, но все еще считалась в Англии чужестранкой; политика дяди, хотя и успешная, подпортила ей начало царствования подозрениями. Она продвигалась вперед медленно, накапливая силы.

Затем, 16 июня 1239 года, в возрасте пятнадцати лет, Элеонора родила сына.

В Англии разразилось безудержное ликование. Королевство не могло потребовать от королевы большего, чем произвести на свет первенца — здорового сына. «По этому случаю все знатные люди королевства принесли свои поздравления, и особенно граждане Лондона, поскольку дитя родилось в Лондоне, — писал Матвей Парижский. — И они собирались целыми толпами, и плясали под звуки барабанов и тамбуринов, и ночью освещали улицы большими фонарями». Позиции Элеоноры немедленно укрепились. Она больше не была женщиной из чужих земель, обвенчанной с королем; она стала матерью наследника трона Англии.

Генрих был вне себя от счастья. Он ничего не жалел для Элеоноры или ребенка, которого назвали Эдуардом. Он тщательно осматривал все подарки, приносимые младенцу, и если подарок, по его мнению, не годился для королевского отпрыска, он требовал его заменить, дав повод одному остроумцу заметить: «Господь дал нам это дитя, а король нам его продает!»