Василий Темный - Борис Тумасов Страница 24

Василий тоскливо сказал:

– Будем ждать, когда нас хан примет.

– Я, княже, завтра поминки разнесу женам ханским, да вельможам знатным, от каких наша судьба зависит, – заметил Всеволжский. – Чую, скоро и князь Юрий сюда заявится.

– А как, боярин, ты мыслишь, долго ли нам жить здесь?

– Может, до морозов, а может, и до весеннего тепла.

Василий насупился, а Всеволжский руки развел:

– Одному Богу ведомо. Однако я великой княгине матушке обещал, что вернемся со щитом, а князь Юрий Дмитриевич на щите.

– Не верится мне, боярин Иван Дмитриевич, ужли так будет?

Всеволжский хитро щурится, говорит сладко:

– Вот бы те, великий князь, в жены взять мою Аленушку, и лепна она, и разумна.

Василий встрепенулся, на боярина уставился.

– А что, вот вернемся, скажу матушке, и быть Алене твоей великой княгиней.

– Ужли быть такому? – обрадовался Всеволжский. – В шутку сказываешь, великий князь?

– Отчего же, боярин. Коли говорю, так тому и быть.

– Обрадовал ты меня, княже, ох как обрадовал.

* * *

В храме полумрак и пусто. Редкие свечи горят, освещая лики святых над алтарем, их строгие очи.

Всеволжский прошел к иконостасу, перекрестился. Долго молился истово. Потом прошептал:

– Господи, помоги.

Неожиданно за спиной раздался голос:

– Что заботит тя, сын мой?

Вздрогнул боярин, оглянулся. Позади стоял седой священник в поношенной рясе и старом клобуке. Он внимательно смотрел на Всеволжского, придерживая рукой большой медный крест.

– О чем ты просишь Господа, сын мой? Ты приехал в Орду вместе с князем Василием?

– Да, отче. Князь приехал просить у хана суда справедливого.

– Разве могут искать справедливости христиане у хана мусульманского? Какие заботы тяготят московского князя Василия?

– Звенигородский князь Юрий возалкал на московский стол и намерился отнять его у князя Василия.

Священник сурово сдвинул седые брови.

– Как хану судить Рюриковичей, когда князь Юрий на право старшего ссылается, а князь Василий на завещание отцовское? – Горестно покачал головой. – Не хану судьей быть, Богу.

Всеволжский вытащил из кармана мешочек с монетами, протянул священнику:

– На храм, отче.

– Спасибо, сын мой. Молись, и Господь рассудит князей по справедливости.

Поцеловав руку священника, боярин покинул церковь…

А старый священник, потупив очи, долго думал, и мысли его были о годах тяжких, прожитых здесь, в Орде.

Дома, в тесной келье, помолившись, уселся к столу и, обхватив ладонями седые виски, о прожитом задумался. Мысли его плутали. Они то уводили его назад, в прожитое, то уносили в будущее. Священник говорил сам с собой, и тогда он видел Сарай и дворец, где творил золотых дел мастер из Ростова, что на озере Неро. Красотой его творений любовались красавицы из всей Орды. А вот творения камнетеса из Суздали… Тех мастеров нет, они ушли в мир иной, но чудо, созданное ими, еще долго будет вызывать восхищение человека.

Пройдут века, вспомнят ли о них в далеком, далеком будущем…

И о сегодняшнем посещении храма боярином вспомнил. О суете сует человеческой подумал. И вспомнил, что записано в Евангелии от Матфея: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?

* * *

Возвращаясь в караван-сарай, Всеволжский долго бродил по базару, где пахло пряностями, и товары со всего Востока рябили в глазах.

Здесь было все: шелка и бархат, драгоценные камни и золото, искусные украшения и дорогое оружие, но боярин этого не замечал. Всеволжский был озабочен предстоящим ханским судом. Каким он будет? Справедлив только суд Божий, но ханский? Звон, даже священник засомневался…

По скрипучим ступеням караван-сарая Всеволжский вступил в камору к князю. Василий сидел у стены на потертом коврике, скрестив ноги. Князь грел руки у жаровни. Посмотрел на вошедшего боярина. Всеволжский остановился у двери:

– Воспрянь духом, княже. За нами правда. Будет, как мы порешили, верю в это. Одного не ведаю, когда нас хан рассудит…

И потекли дни выжидания, утомительные в своем однообразии. Будто время остановилось. Холодные ветры задули, понесло пески на город. Он оседал на лицах, засыпал глаза и уши, скрипел под зубами.

Хан такую пору пережидал в степи, где стояла его белого войлока юрта и юрты его вельмож и нойонов. Всеволжский и князь Василий знали, хан не явится в город, пока дуют ветры и несут на город пески.

Боярин Ипполит сокрушался:

– Экое ненастье! А коли до снегов погода не уймется? Заметут снега Поле Дикое, ударят морозы, трудно будет в Москву ворочаться.

Ранняя весна в Сарае неровная, ночами с морозами и ветрами, случалось, обжигающими. Но днями было слякотно, и небо плакалось холодным дождем и мелким снегом, а лужи делались озерцами.

В такую пору в Сарае уныло. До полного тепла и выгрева, когда в степи поднимутся зеленя и появятся первые торговые гости, базары малолюдны.

Русским, как и иным приезжим, для жилья отведены караван-сараи. Они стоят почти у самой Волги-реки, обнесенные высокими глинобитными дувалами.

Налево и направо от ворот мазаные турлучные хранилища для товаров и тех даров, какие привозят русские князья для хана и его приближенных.

Амбары сторожат лютые псы, хотя они и не требуют охраны. По древнему обычаю, как повелось со времен могучего Чингиса и его внука Батыя, воины, жившие добычей на земле врага, карались смертью, если посягали на чужое в Золотой Орде.

На подворье караван-сарая длинные двухъярусные постройки, темные, со множеством дверей. Вдоль всего помещения навес, куда гость поднимается в свою каморку. Первый ярус – жилье для отроков, челяди, второй – для людей именитых.