Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе - Елизавета Топалова Страница 24

В глубокой задумчивости он остановился перед зданием, где должна была проводиться распродажа картин из коллекции курфюрста-архиепископа Кёльнского. «Этьен!» – вдруг услышал он. Улыбаясь и протягивая руки, к нему шел какой-то человек. Неужели Луи? Да, это был он.

«Вы как будто чем-то расстроены? – спросил Луи, испытующе глядя на Фальконе. – Когда-то вы говорили мне, что счастье для вас – ваша работа. У вас что-то не ладится с ней?» «Моя работа? – переспросил он. – Моя работа дается мне легко, все делается как бы само собой, но у меня никогда не было времени даже для того, чтобы перевести дух. Не успевал я закончить одну работу, как в голове возникал замысел другой. Я торопился, боясь потерять даже минуту жизни, сохраняя ее для работы. Даже мгновение праздности казалось мне преступлением. Я сам себя торопил, подгонял. Но к чему? Я и сам этого не знаю. Одно мне известно – то, что сделано мною до сих пор, – пустое. Мне всегда казалось, что впереди меня ждет нечто более значительное и серьезное. Неужели мое чувство обманывало меня? Мне уже пятьдесят лет. И все же я по-прежнему чего-то жду. Сначала мне казалось, что это будет Святой Рок, но здесь у меня ничего не получилось, я создал нечто банальное. Теперь смерть маркизы заставила меня оглянуться на прожитое. Стоит ли думать о прошлом, если впереди есть будущее? Но будущего у меня уже нет. Несчастья сыплются на меня, словно из рога изобилия, я ничего не могу поделать, они не в моей власти, и я не вижу выхода…»

Луи горько улыбнулся: «Можете не продолжать. Мне уже все понятно. Грех отлучил вас от Бога. Зачем вы усомнились?» Фальконе вздрогнул и ничего не ответил. Он постарался перевести разговор на другое: «А как живете вы? Я часто спрашивал о вас у кюре. Признаться, я думал, что вы ушли в монастырь, но вижу, что это не так: и вид, и одежда у вас совсем не монашеские». Луи снова улыбнулся, но уже веселее: «Для того, чтобы стать монахом, вовсе не обязательно уходить в монастырь. Всякий, посвятивший себя какому-то делу, отказавшийся ради этого от сомнительных радостей жизни, по сути, является монахом». «Вы тоже посвятили себя такому делу?» – спросил Фальконе. «О, то, ради чего я стал фактически монахом, стоит этого. Вы помните, как я говорил вам о том, что христианство должно превратиться из веры в убеждение? Пришло время осмысления христианской идеи. Я стою на пороге создания подлинной христианской истины, пригодной для нашего просвещенного века. Эта истина будет опираться не только на веру, но и на разум, – божественная реальность, переведенная на язык разума. Это будет новое Евангелие, завет сегодняшнего дня, второе пришествие христианства. Я не знаю, как его назовут: может быть, просто научным, разумным христианством, ноохристианством, ведь в переводе с греческого «ноо» означает «разум», но я уверен, что это будет мировоззрение будущего».

«Так вы еретик!» – шутя воскликнул Фальконе. Луи не принял шутки и с сожалением посмотрел на него: «Нельзя превращать христианское учение в догму, это наука, которая еще требует своего постижения и которую нужно развивать. Да, христианство по-прежнему остается тайной, но и к этой тайне можно подойти открыто и без предрассудков, в духе свободного исследования, не пренебрегающего никаким из возможных путей анализа. Я поставил перед собой цель доказать закон Святого Рока. Людей трудно убедить в том, что противоречит логике, но каждый, кто обратится к собственному жизненному опыту или опыту своих близких, убедится в том, что закон Святого Рока – реальность. Каждое действие влечет за собой строго определенные последствия. Почему это происходит, еще никто пока не может объяснить научно, но действие этих законов так же неумолимо, как действие, например, законов гравитации. Можно сколько угодно игнорировать эти законы, но от этого они не перестают действовать. Я хочу установить точную зависимость между видом греха и следующим за ним наказанием, и сделать это путем исследования жизни известных людей. Все события их жизни, взятые отдельно и как будто не связанные между собой, могут показаться несущественными, однако в совокупности они создают ту роковую цепь, которая ведет либо к успеху, либо к гибели. Жизнеописания художников, картины которых мы видим здесь, которые тщательно составляли добросовестные авторы, возможно, правильны, но показывают лишь отдельные факты, не рассматривая их в целом и не осмысливая их».

Луи взял скульптора за руку и подвел к висящей на стене картине: «Это Рембрандт Харменс ван Рейн – великий голландский художник. Картина называется «Возвращение блудного сына». Она написана около ста лет назад. Сюжет картины прост. Он взят из евангельской притчи, в которой рассказывается о юноше из богатой семьи, покинувшем отчий дом. После многих лет беспутной жизни, промотав все свое состояние, оборванный и нищий, он вернулся к отцу, который простил его.

На картине изображен момент их встречи, когда изнуренный, одетый в рубище скиталец, упав на колени, прильнул к отцу, и тот, склонившись к бродяге, пытаясь поддержать, прижимает его к себе. Лицо старика, преображенное любовью, излучает свет. Все говорит о покое и счастье, обретенном после долгих лет мучительного ожидания».

«Это картина о всепрощающей любви, – сказал Фальконе. – Любовь и всепрощение спасут человечество». «Это так, – согласился Луи, – и все же замысел художника гораздо глубже. Возвращение блудного сына означает возвращение человека к Богу. Это лучшая из картин великого мастера. Жизнь Рембрандта ван Рейна интересна и поучительна, впрочем, как и жизнь любого другого человека. Эту картину он писал на исходе своего жизненного пути, а последние годы жизни художника были ужасны. Он потерял все: имущество его пошло с молотка, а сам он умер в нищете. А ведь он был счастлив, имел славу, деньги, богатство, любимую работу. Но он был большой грешник. Дела его шли все хуже и хуже, дети умирали один за другим, не успев даже получить имя. Единственный сын Титус, оставшийся в живых, стоил жизни его любимой жене. Жена художника оставила завещание, по которому он не мог жениться, не потеряв право распоряжаться ее состоянием, до совершеннолетия сына. Но какой мужчина, да еще художник, захочет жить один! Первая кормилица его сына была очень религиозна. Она любила Рембрандта, но не хотела внебрачной связи, так как считала, что этим погубит и его, и себя. Желая его счастья, она была непреклонна. Рембрандт безжалостно с нею расстался, усмотрев в ее желании одну лишь корысть. Вторая кормилица оказалась более покладистой – она во всем покорилась своему господину. Но ее любовь не принесла художнику счастья. Первый ее ребенок родился мертвым, второй – больным, затем умерла и она сама, а через несколько лет Рембрандт стал нищим, еще до наступления совершеннолетия сына лишившись того самого наследства, ради которого он отверг любящую его, добропорядочную женщину. Затем умер и последний из оставшихся в живых детей – сын Титус. На смену славе и богатству пришли бедность и одиночество. Блудный сын – это он сам – человек, потерпевший крушение и в конце жизненного пути осознавший причину своих несчастий».

«Но какая здесь связь, – спросил Фальконе. – Уж не хотите ли вы убедить меня в том, что формальный обряд супружества каким-то образом связан с несчастьем художника?» «Я и сам не знаю, какая здесь связь, – вздохнул Луи, – но эта связь реально существует. Тайна сия великая есть, и существующие порядки человеческих уставов тоже имеют некую магическую силу. В этой картине – глубочайший смысл. Тот, кто его осознает, может ничего не страшиться – не пройдет и дня, как он получит свою награду! Мало того, осознавший свой грех и раскаявшийся в нем получит более, чем имел до того, ибо раскаявшийся грешник для Бога дороже, чем сотни праведников, которые еще не прошли испытание».