Воспоминания о службе - Борис Шапошников Страница 24

Около 5 часов дня 10 августа этот долгожданный почтальон показался в лагере, и в ротах тотчас же начался сбор денег для него. Дежурный офицер, получив телеграмму, отправился с докладом к начальнику училища, потом, вернувшись к себе, крикнул: «Горнист, труби сбор!» По заведенному также обычаю горнист, хотя и садился за это под арест, вместо обычного трубил офицерский сбор.

Мы быстро в юнкерском обмундировании собрались на переднюю линейку, где нам и была прочитана поздравительная телеграмма Николая II о производстве в офицеры. Прокричав «ура», мы разошлись по ротам, и через полчаса в лагере появилось 200 новых офицеров.

Пока читалась телеграмма и пока мы переодевались в новую форму, около лагеря собралось уже много извозчиков, предлагавших довезти до города.

С производством в офицеры мы делались «полноправными гражданами»: юнкерами нас не пускали ни в один ресторан, а теперь все двери их были открыты перед нами. Еще до производства было обсуждено, кто и как будет его праздновать. Я попал в компанию шестерых товарищей, и мы решили сначала скромно в отдельном кабинете большой Московской гостиницы пообедать, а затем закончить вечер в известном кафешантане «Яр».

По традициям, после производства в офицеры разрешалось три дня развлекаться.

Программа нашей небольшой компании была выполнена полностью, и в четвертом часу утра мы с тяжелыми головами на извозчике возвратились в свой юнкерский лагерь. Хотя и с болью в голове, но приятно было проснуться на следующий день около десяти часов утра и не слышать уже никакого барабана или сигнального рожка для обязательного подъема.

Выпив черного кофе, мы пошли делать визиты начальнику училища, командиру батальона, ротному и своему полуротному командиру, прощаясь с ним, причем кое к кому и не заходили, если он не заслуживал нашего внимания в училище. Таковым оказался Лебединский, которому очень мало юнкеров нанесло прощальный визит.

Затем нужно было закончить все расчеты с хозяйственной частью, получить полагающиеся подъемные деньги, а у адъютанта — предписание в полк. Послужной список высылался канцелярией училища непосредственно в часть. В нем значилось, что приказом по военному ведомству от 10 августа 1903 года мы были произведены в подпоручики с старшинством с 10 августа 1902 года, т. е. давалось преимущество в выслуге лет на один год для производства в чин поручика, в то время как производимые из юнкерских училищ, по пробытии 6 месяцев в звании прапорщика и произведенные затем в подпоручики, обязаны были выслужить для производства в поручики четыре года.

Всякие расчеты были быстро закончены, и ничто меня не удерживало больше в Москве. После окончания училища давался 28-дневный отпуск, а затем нужно было отправляться в часть. Так как из Оренбурга в Ташкент железной дороги еще не было, нужно было ехать по железной дороге через Баку и Красноводск. Однако последний путь был длинный, а прогонные деньги выдавались по кратчайшему направлению, т. е. через Оренбург. Сберегая денежные интересы казны, я выигрывал в другом, а именно: при новом назначении от Оренбурга до Ташкента мне нужно было делать по 53 километра сутки, в то время как от Москвы до Оренбурга по железной дороге я должен был проезжать 160 километров в сутки (в действительности, конечно, быстрее). Я обязан был явиться в 1-й стрелковый Туркестанский батальон лишь 25 октября, т. е. мой 28-дневный отпуск удлинялся в два с половиной раза, позволяя мне дольше прожить дома.

Взяв билет по железной дороге, я в 11 часов вечера 11 августа уже выезжал с Казанского вокзала из Москвы, хотя и с радостным настроением, но и с раздумьем, когда я снова из далекой Средней Азии попаду в Москву.