Воспоминания о службе - Борис Шапошников Страница 23

В 9 часов утра следующего дня мы, отстояв положенное время на посту, отправились к себе в Лефортово отсыпаться.

В конце пасхальной недели состоялся большой парад войск Московского гарнизона. После парада нам разрешили десятидневный отпуск, а затем начались выпускные экзамены — самая горячая пора. Я закончил училище со средним баллом, насколько помню, 11,78. Как окончившего училище первым, мое имя заносилось на мраморную доску училища, и, кроме того, мне присуждалась премия 100 рублей бывшего инспектора классов Прудникова. Приказом № 85 по военно-учебным заведениям от <? > октября 1903 года это было оформлено и внесено в мой послужной список. Будучи уже командующим войсками Московского военного округа, при посещении расположенного в здании бывшего нашего училища пехотной школы имени Ашенбреннера в 1927 году я еще видел мраморную доску со своей фамилией на ней, привинченную к стене при входе в актовый зал.

В конце мая мы выступили во Всехсвятские лагеря. Лето было под Москвой исключительно дождливое. Дождь мел каждый день, а иногда целую неделю непрерывно. Такая погода, конечно, срывала и наши тактические летучки в поле, и стрельбы, и стрелковые занятия. В бараках было холодно. Отогревались бесконечным питьем чая.

Как положено было по программе, в начале июня мы отправились на Бородинское поле. Теперь я уже не был прикован к Семеновскому монастырю и обошел все поле сражения, тогда еще не реставрированное — это было сделано потом, в 1912 году (на батарее Раевского высился бронзовый памятник, поставленный в 1835 году), Шевардинский редут представлял собою еле заметную поросшую травой канаву. Такие же укрепления французов сохранились еще у деревни Беззубово. Вот, собственно, и все, что уцелело от этого грандиозного для своего времени сражения. В деревне Бородино в двухэтажном большом доме, выстроенном также в 1835 году, был музей, где экспонировались выкопанные обломки оружия, ядра; висели карты и гравюры, портреты героев русской армии, участников Бородина, известных французских генералов. На железнодорожной станции Бородино в комнате ожидания тоже были развешаны копии картин и портреты участников Бородинского сражения. Впоследствии мне не раз приходилось бывать в Бородино.

С каждым днем лета наша предвыпускная горячка усиливалась. Необходимо было ездить то к портному, то к сапожнику, то в магазин офицерских вещей, заканчивая хлопоты по обмундированию.

После 20 июня нам, выпускным юнкерам, были выданы на руки два документа: 1) список юнкеров, окончивших училище по старшинству баллов, в порядке которых и должны были разбираться вакансии; четыре фельдфебеля выбирали из этого списка, а за ними, пятым, должен был выбирать вакансию я; 2) список предлагаемых из Главного штаба вакансий. Каждый юнкер должен был в соответствии со своим номером старшинства составить себе список вакансий, которые он хотел бы взять. При разборке вакансий те из них, которые выбраны до него, вычеркивались из списка, и таким образом у нею получался естественный отбор. Теперь уже реально можно было думать, куда и в какой полк выйти служить. В гвардию у нас вышло только два человека. Предварительно они должны были съездить в полки, побыть там среди офицеров, и только тогда давалось окончательное решение на их прием.

Список вакансий был наполнен наименованиями полков и отдельных батальонов пограничных округов. Куропаткин стремился юнкерами из военных училищ, прежде всего, пополнить пограничные округа, а части Московского, Казанского округов заполнялись главным образом выпускниками юнкерских училищ. Мера, конечно, целесообразная, но получалось, что из юнкерских училищ выходили служить в полки, стоявшие в больших городах, а выпускникам военных училищ приходилось идти служить в части, расположенные в мелких городах нашей западной границы, или на Дальний Восток, в Туркестан и на Кавказ. Дошло дело до того, что командир одной резервной бригады, расположенной около Варшавы, прислал в училище письмо с просьбой объявить юнкерам, как хорошо расположены батальоны бригады и что часто можно бывать в Варшаве. В некоторые полки, как, например, 1151-й пехотный Пятигорский, стоявший в казармах близ станции Береза Картусская, к северо-востоку от Бреста, из года в год никто не шел служить исключительно из-за стоянки.

На Дальнем Востоке пахло порохом, поэтому вакансии в части, расположенные там, были в ходу. Меня лично прельщала служба на Кавказе и в Туркестане. Трое из моих товарищей юнкеров, уроженцы Ташкента, красочно расписывали этот город. Из пехотных частей юнкера предпочитали стрелковые, а крепостные полки и батальоны («шоколадная гвардия», как их называли у нас по коричневому воротнику и кантам) не привлекали юнкеров.

Мне нужно было выбрать пять вакансий, а так как один из фельдфебелей уходил в гвардию, то, следовательно, нужно было заготовить список с четырьмя вакансиями. В порядке предпочтительности я и записал: 13-й лейб-гренадерский Эриванский полк (самый старый полк в русской армии, основанный при Михаиле Федоровиче Романове) со стоянкой близ Тифлиса (ныне Тбилиси), 1-й стрелковый Восточно-Сибирский полк (урочище Новокиевское на Дальнем Востоке), 1-й стрелковый Туркестанский батальон (Ташкент) и 205-й резервный Измаильский батальон, стоявший в Одессе.

В конце мая сам начальник училища с комиссией из батальонного и ротных командиров, собрав нас в столовой, приступил к распределению вакансий. Из составленного мною списка 13-й гренадерский Эриванский и 1-й Восточно-Сибирский полки были взяты фельдфебелями, таким образом, я оказался будущим подпоручиком 1-го стрелкового Туркестанского батальона со стоянкой в Ташкенте.

Так в порядке старшинства разбирали юнкера вакансии. Юнкера-одногодичника, взявшего вакансию в Березу Картусскую, мы приветствовали аплодисментами, начальство начало его отговаривать, чтобы он не губил свою молодость, но он тотчас же всех успокоил, заявив, что по окончании училища выходит в запас, на что имел законное право. Другой юнкер, старательно вычеркивавший много взятых перед ним вакансий, смешался, и, когда его вызвали и спросили, в какой полк он желает выйти, он назвал один из полков, который уже был взят. Узнав об этом, он долго молчал. Когда все же от него потребовали сказать, какой же полк он берет, то юнкер заявил: «Безразлично какой, лишь бы фуражка была с белым околышем!» Под дружный хохот аудитории, наконец, в списке нашли ему такой полк, и на вопрос начальника училища, почему именно ему захотелось идти в этот полк, юнкер ответил: «Фуражку уже такую заказал!» Раздался еще более громкий хохот.

Теперь можно было заканчивать дела с обмундированием, к чему мы и приступили. В конце июля у каждого выпускника уже стоял сундук с новой формой одежды. Ротный командир все это тщательно осмотрел.

Производство в офицеры начиналось с Красносельского лагерного сбора, где после заключительных маневров юнкера, производившиеся в офицеры, вызывались вперед и царь поздравлял их с этим новым чином. После этого немедленно посылались телеграммы в Москву и Киев о состоявшемся производстве. Юнкерские училища выпускали подпрапорщиков в другой срок.

Мы, москвичи, ждали с нетерпением этой телеграммы. Из года в год ее привозил на велосипеде почтальон, размахивавший при проезде по лагерю телеграммой, для сдачи ее дежурному по батальону офицеру.