"Евросоюз" Гитлера - Андрей Васильченко Страница 24

Как ни покажется странным, но в научных кругах до сих пор нет устоявшегося и общеприменимого определения фашизма. Пожалуй, причина этого кроется в том, что многие историки, равно как и политологи, склонны видеть в фашизме сугубо шовинистическую (то есть предельно националистическую), но никак не транснациональную модель идеологии. Однако в свое время многие из теоретиков европейского фашизма, например, англичанин Освальд Мосли и француз Пьер Дрие ла Рошель полагали, что эпоха традиционного национального государства ушла в прошлое. Во время гражданской войны в Испании (с 1936 по 1938 год) – а у Дриё ла Рошеля и Муссолини уже в их восприятии Первой мировой войны – и связанной с ней интернационализацией вооруженных сил (на франкистской стороне в том числе) правые европейские интеллектуалы задумались над тем, чтобы трактовать фашизм как двигатель общеевропейской трансформации, в которой нации путем специфических для каждой страны «фашистских революций» смогли бы создать «третий бастион», способный противостоять США и Советскому Союзу, провозглашенным «материалистическими сверхдержавами»

Еще в январе 1921 года Муссолини заявил: «Либо политике и жизни в Европе удастся достичь единства, либо ось мировой истории окончательно сместится по ту сторону Атлантики, и с той поры Европа будет играть лишь второразрядную роль в истории человечества». Различные представители праворадикальной интеллигенции при этом понимали фашизм в первую очередь как всеохватывающее восстание против материализма и рационализма, как борьбу против буржуазного декаданса, беспомощности парламентской демократии, которая была не в состоянии решить социальные и национальные проблемы европейских государств.

Общим для теоретиков еврофашизма было то, что защита коренных народов Европы была для них абсолютным приоритетом и что Европа – в духе трактовок Карла Шмитта – представлялась им «большим пространством», в дела которого не должны были вмешиваться все прочие державы мира. При этом корпоративная экономическая система должна обеспечивать экономическое удовлетворение спроса и воспрепятствовать тому, чтобы «Старый свет» деградировал до американского рынка сбыта, тогда как форсируемое классовое примирение по всей Европе путем долевого участия рабочих в доходах предприятий должно было лишить почвы коммунистическую риторику классовой борьбы. Еврофашистские тенденции в межвоенное время существовали во многих праворадикальных движениях Европы, однако в этом-то как раз и состоит основная проблема: не существовало международной организации, которая, подобно Коминтерну, определяла бы единое направление деятельности и утверждала общую программу. Идеологические различия между отдельными странами поразительно велики, и в особенности расовый вопрос становится важным конфликтным моментом. Если испанские фалангисты Хосе Антонио Примо де Риверы считали расовый вопрос не существующим, так как испанская нация для них была историческим образованием, а не расовым или лингвистическим, то другие фашистские движения Европы, например скандинавские, с 1933 года все больше ориентировались на германский национал-социализм. По этим причинам еврофашизм на протяжении многие лет оставался лишь интеллектуальной разновидностью фашизма.

Тем не менее стремления придать еврофашизму организационную и программную оболочку имели место с различных сторон. Первый конгресс еврофашистов прошел 16–17 декабря 1934 года под девизом: «Универсальный фашизм». Мероприятие состоялось в швейцарском городке Монтрё на Женевском озере с участием представителей четырнадцати стран. Среди приглашенных гостей были, например: движение «Национальный фронт» во главе с отставным военным Артюром Фонжалла (1875–1944), представители австрийского «австрофашистского» Хаймвера («отечественной самообороны»), ирландские «синие рубашки», бельгийцы, греки, норвежцы, голландцы, румынские гвардисты, посланцы Муссолини и различные французские группы, в том числе «франсисты» Марселя Бюкара. Надо сразу же оговориться, что еще в ноябре 1932 года состоялся Европейский конгресс в Италии, но он не носил четкого фашистского характера, потому что большинство участников представляли националистические и либерально-консервативные круги своих стран. Например, тогда среди участников можно было встретить Пьера Гаксота, Стефана Цвейга и Ялмара Шахта.

Если говорить о мероприятии 1934 года, то представители испанской «Фаланги» вначале отказались от приглашения. Они полагали себя национал-синдикалистами, а потому дистанцировались от фашизма. Но затем они все-таки послали своих представителей в Швейцарию. Полная перемена взглядов среди фалангистов произошла только в годы гражданской войны. Первоначально фалангисты не были последовательными сторонниками мятежного генерала Франко. Большое значение придавалось акцентированию того, что фалангизм якобы был сугубо испанским явлением. Это было защитной позицией, продиктованной желанием считаться чем-то исконно своим, самостоятельным, органически выросшим из испанской истории, а вовсе не простой копией фашистской Италии, как звучало в обвинениях в адрес фалангистов со стороны республиканцев и левых.

На швейцарский съезд еврофашистов представители национал-социалистической Германии и вовсе не прибыли. Принимая во внимание весьма напряженные отношения между нацистской Германией и австрофашистской Австрией, которую поддерживала фашистская Италия, в Третьем рейхе в те дни слово «фашист» обладало явно негативным контекстом. В итоге всем делегатам становится понятно, что «черного интернационала» как некой альтернативы Коминтерну создано не будет. Основанные в Италии «Комитеты универсализации опыта Рима» явно не могли претендовать на эту роль. В итоге на пленарных заседаниях было выработано три «еврофашистских принципа»: