Дмитрий Хворостовский. Две женщины и музыка - Софья Бенуа Страница 24

И еще в продолжение темы. Именно Флоранс с восхищением отзывается об итальянских ариях в исполнении своего любимого:

– Лучше всего, конечно, когда он поет по-русски – Чайковский, Глинка, Рахманинов, романс, песня – это потрясающе. Что делать, он русский. Но когда он поет Верди, мне кажется, что он – итальянец. Не только голос, но как музыкант и человек… Он потрясающий, он, конечно, очень талантливый.

И вот после таких слов истинно странно звучит признание маэстро (помните, уже цитировалось):

– Я очень противный дома. Характер у меня мнительный, раздражительный. Волнение перед концертом превращает меня в чудовище. Боишься, дрожишь, не спишь. Постоянно ворчу. Не гавкаю, конечно, но рычу. Все знают, что лучше меня не трогать в дни перед ответственными выступлениями. А так как они у меня практически каждый второй или третий день, то жить со мной очень нелегко.

Думается, истинная причина волнения кроется гораздо глубже, чем показывает сам маэстро, не во внешних причинах, а во внутренних, которые и определяют настоящее отношение к тому, чем он занимается всю жизнь.

– Главное делать то, что ты любишь, к стати, делать, делать это честно. Как в первый и в последний раз в жизни. Поэтому для меня каждый выход на сцену это испытание, это барьер, который я всегда преодолеваю. Но это никогда не было и, я надеюсь, никогда не будет халтурой.

Для сравнения и полноты картины восприятия творческой судьбы русского гения, вспомним его рассказ о самом первом выходе на профессиональную сцену.

«Ла Скала», оперный театр в Милане. Рисунок 19 века

«– Вы оказались самым молодым певцом в Красноярском театре. Страшно было выходить на сцену в первый раз?

– Я не очень хорошо помню то время, но в юношеском возрасте я вообще мало чего боялся. У меня было шапкозакидательское настроение. Я сопоставлял себя с Карузо. И это было правильно, я сразу поставил себе предельно высокую планку. И когда я оценивал себя с такой точки зрения, мне было не очень страшно. Страшнее становится позже. С возрастом все больше возрастает чувство ответственности. Осознавая это в полной мере, начинаешь волноваться. Но это уже совсем другое волнение» [56].

В разное время, словно подводя итог своим страхам, волнениям и устремлениям, маэстро признавался:

– Лепит меня жизнь, обстоятельства, хотя я научился их корректировать, – откровенно признавался Дмитрий Александрович. Так вот и со страхами: они влияют на творческую судьбу, но их можно и нужно корректировать…

– Так и в моей жизни, в моей карьере всё построено на преодолении: на преодолении самого себя, на преодолении своих сомнений, своего пессимизма. Поэтому для меня жизнь, получается, как своего рода лестница, что ли… Если не лестница, то скала, на которую карабкаешься, преодолевая.

В программе с ведущим В. Познером Дмитрий Александрович косвенно показал еще один нюанс, заставляющий его душу волноваться перед каждым выступлением, и этот нюанс сродни мессианству творца, стоящего на сцене:

– Вообще любое искусство – это преломление себя через страдания, конечно. Потому что такое качество как сострадание, прежде всего, присуще искусству, классическому искусству, настоящему искусству. Поэтому человек ярче и больнее, и острее понимает и нуждается в этом, когда ему плохо. Поэтому эти абсолютно уникальные случаи из нашей истории, из мировой истории, когда классическое искусство лечило души и спасало людей от смерти, такое имеет место быть в истории. Я надеюсь, что, может быть, это никогда не случится в наше время. Не дай бог, чтобы у людей было горе и голод. Но музыка объединяет, она дает определенную установку, что ли. Она направляет, как очень часто страждущие люди, болеющие, обделенные счастьем, бегут к спасению, к религии, допустим. Поэтому для меня существующая жизнь в классической музыке – это как религия.

С этим размышлением переплетается другое интервью, размещенное 27 октября 2005 г. в газете «Известия» под названием: «Д. Хворостовский: «Бесит, когда меня до сих пор воспринимают как сибирского валенка»» [57].

С певцом беседует Мария Бабалова.

«– Почему современной религией стала карьера?

– Таковы условия жизни. Карьера – это все. Особенно для мужчины, потому что карьера – это деньги и положение в обществе.

– И искусство так же, как и все остальное в мире, впадает в наркотическую зависимость от денег?

– Это естественный процесс. Живя на Западе, я давно с этим свыкся. Все искусство зиждется на щедрости разных меценатов, которые платят за театральные постановки, за твои личные выступления. Потому что практически ни в одной стране мира государство не поддерживает искусство. И общение со спонсорами, реверансы в их сторону уже давно вошли в моду, стали привычными и не кажутся мне какими-то потугами. Хотя я так и не стал светским человеком, но понимаю, что подобные встречи – обязательная часть моей работы».

Несмотря на светскую обязаловку и «религию денег» в творческом мире, всемирно известный оперный певец Дмитрий Хворостовский считает: «Без классического искусства у планеты нет будущего!» А потому будет участвовать по всем правилам мировой игры в распространении классического искусства по планете…

Словно продолжение этой темы – беседа нашего маэстро с Сергеем Грачевым, опубликованной в «Аргументах и Фактах» летом 2008 года, цитата из которого приводится ниже [58].

«– В представлении значительной части молодой аудитории оперное искусство является неким архаизмом. Что нужно сделать, чтобы как-то изменить ситуацию?

– В первую очередь государство должно постоянно держать руку на пульсе образовательных программ, причем начинать надо с детского сада. Культурная база, заложенная в детстве на должном уровне, – это то, что позволяет человеку саморазвиваться в будущем. Кроме того, важно искать новые формы подачи и донесения классического искусства, чем прогрессивное человечество занимается уже многие годы. И такие формы находятся. Например, опера все больше обращается к кино, к телевидению, что делает ее более доступной широкому зрителю. Оперные постановки сегодня требуют не только высокотехнологичных декораций, но и совершенно особой пластики, органики от певцов. Академические исполнители стали более походить на нормальных людей, чем их предшественники, и это привлекает молодую аудиторию. Мы и в дальнейшем должны искать новые подходы, чтобы опера действительно не стала мертвым, музейным жанром. Без классического искусства у планеты нет будущего».