Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл Страница 23

Обращение в большевизм этого одаренного одиночки (при всей переменчивости его привязанностей) ясно продемонстрировало, каких результатов Ленин добился в Циммервальде. На международной арене он стал признанным вождем определенного политического направления, а именно европейского движения радикальных социалистов, которых отныне будут называть циммервальдскими левыми. В последующие месяцы Ленин и его единомышленники приложили усилия к тому, чтобы расширить свой круг. Во Франции эта задача была возложена на старинную подругу (и, возможно, бывшую любовницу) Ленина Инессу Арманд. Невзирая на сопротивление Троцкого, который по-прежнему оставался политическим союзником Мартова, зиму 1915–1916 годов Арманд посвятила тому, чтобы возбудить у парижских социалистов интерес к идеям Ленина⁵⁶. В апреле 1916 года, когда цим-мервальдская группа собралась вновь, на этот раз в швейцарской деревне Кинталь, атмосфера была еще более накаленной. Группа центра, защищавшая идею мира, казалась более уязвимой, и ленинисты, в особенности Радек, перешли в наступление ⁵⁷. Количество левых радикалов росло, росла их уверенность в себе, и перед Лениным забрезжила надежда на победу.

Ленин держал социалистов мертвой хваткой, но успокаиваться было рано. За исключением тех часов, что он проводил за горами книг в Центральной библиотеке, он постоянно вел непримиримую борьбу за особый курс своей фракции. В 1903 году он рассек надвое партию русских социалистов, теперь он собирался то же проделать и со швейцарской партией. Ленин признавал:

Раскол – тяжелая, болезненная история. Но иногда он становится необходимым, и в таких случаях всякая слабость, всякая “сентиментальность” <…> есть преступление⁵⁸.

Когда в конце 1916 года в Цюрихе стало известно о возможности мирного договора между царем и кайзером, Ленин, по словам Марку, “рычал как лев”⁵⁹, потому что в случае выхода России из войны разлеталась в прах его надежда на восстание, а вместе с ней – и на доминирующую роль в среде европейских левых.

Империалистская война, – писал он в ноябре 1916 года, – не может кончиться никаким иным, кроме как империалистским миром, если эта война не превратится в гражданскую войну пролетариата с буржуазией за социализм⁶⁰.

Или в другом месте:

Лишь после того как пролетариат обезоружит буржуазию, он может, не изменяя своей всемирно-исторической задаче, выбросить на слом всякое вообще оружие⁶¹.

Одно дело – вызвать на поединок европейских сторонников пацифизма, но совсем другое – завоевать сторонников среди рабочих, крестьян и солдат внутри самой России. Как бы ни были торжественны европейские встречи социалистов, как бы ни агрессивны были тексты Ленина, он оставался русским партийным лидером, и идеи его требовалось укоренять именно в России. Была серьезная опасность потерять почву под ногами. Начиная с 1914 года он все больше полагался на швейцарские газеты, так что петроградские новости доходили до него с задержкой в два дня. Переутомление сказывалось на здоровье и настроении. “Нервы никуда не годятся, – написал он после того, как отказался от одного публичного выступления, – мне страшно делать доклады”⁶². Ленин превращался в вечного эмигранта, отрезанного от своей страны и едва ли релевантного для России (в чем он сам никогда бы не признался). Валериу Марку словно высказал глубинный страх самого Ленина, написав:

[Около 1916 года] вся большевистская партия <…> состояла из кучки приятелей, переписывавшихся с ним из Стокгольма, Лондона, Нью-Йорка и Парижа⁶³.

Ни Марку, ни Ленин не представляли себе в точности, как обстоит дело с большевизмом внутри России. Картина была не такой плохой, как им, возможно, казалось. Хотя Охранное отделение – царская тайная полиция – годами пыталось искоренить всякую подпольную деятельность, большинство наблюдателей в России сходились в том, что среди тогдашних социалистических образований большевики представляли собой наиболее организованную и решительную группу⁶⁴. Члены этой партии, родившейся в среде профсоюзов и рабочих касс взаимопомощи, были по большей части молоды и сравнительно образованны. Активное ядро партии, пережившее репрессии 1906 года, продолжало рекрутировать новых членов, несмотря на неуклонное ухудшение политического климата. Местные активисты, которые вели работу в пролетарской среде, разбирались не только в теориях Маркса, но и в практических вопросах типа выплат по больничным листам и других деталей трудового права⁶⁵. В результате этих усилий большевики имели убежденных сторонников среди рабочих тяжелой индустрии, в рядах матросов и железнодорожников. Опорным пунктом партии был Петроград: согласно оценке Александра Шляпникова, в конце 1916 года около трех тысяч рабочих города были большевиками⁶⁶. Патриотический пыл войны не ослабил преданности этих рядовых членов партии, однако вследствие нескольких ударов “охранки” партия была истощена в финансовом отношении и осталась, по сути, без руководства.

У Охранного отделения было по меньшей мере двенадцать надежных информантов в главном штабе большевиков⁶⁷. Один из них, Роман Малиновский, как раз в дни пребывания Ленина в Поронине должен был предстать перед партийным судом из трех человек. Против него были выдвинуты тяжелые обвинения: предательская деятельность Малиновского привела к “мощной оргии арестов, обысков и облав”, – писал Сталин еще в 1913 году, за несколько дней до того, как он сам стал жертвой доноса Малиновского⁶⁸.

Однако Ленин все еще не был уверен. Он попросил Фюрстенберга и Зиновьева приехать в Поронин и помочь ему разобраться с собранными против Малиновского уликами. Втроем они изучили сообщения своих возмущенных товарищей из России, однако в конце концов пришли к выводу о невиновности Малиновского. Скоро он остался единственным в Петрограде большевистским руководителем, который все еще находился на свободе; на самом деле его доносы имели опустошительные последствия для партии. Одной из обязанностей Крупской было ведение партийной адресной книги, включавшей список важнейших имен и адресов. В 1916 году в книге было в общей сложности 130 имен, из них максимум 26 политических активистов находились в России. К 1917 году число этих последних сократилось до десяти⁶⁹.

Полиция пристально следила за всеми. Еще один шпион “охранки”, Мирон Черномазов, смог проникнуть в редакционное бюро большевистской газеты “Правда”, с 1912 года издававшейся в России. В июле 1914-го газета была запрещена, многие сотрудники арестованы. Партия потеряла при этом не только популярный инструмент пропаганды: “Правда” приносила доход, и теперь нужно было искать другие его источники⁷⁰. Еще худшая ситуация сложилась в декабре 1914 года, когда ЦК большевиков собрался на тайное совещание на окраине Петрограда. Среди присутствовавших были пятеро делегатов Думы от большевиков, в частности старый друг и советчик Ленина Лев Каменев. Полиция уже ожидала их на месте, и все были арестованы⁷¹. В феврале 1915 года в ходе следствия Каменев нанес партии еще один удар своим публичным отречением от антиимпериалистического и антивоенного курса заграничных руководителей. Однако это его не спасло, и Каменев вместе с другими отправился в длительную ссылку в Сибирь.