Хозяин берега - Леонид Словин Страница 22

— «…Да я тебя за Можай загоню! На Камчатку…» Согомоныч ждал подтверждения, но я молчал.

— В городе только и разговоров, что о водной прокуратуре… Так им спокойно жилось! — наклоняясь почти к самому моему лицу и поминутно заглядывая в зеркало, нашёптывал Гарегин. — Браконьеры таскали осетров. Заводские сбрасывали отходы в море. Ни штрафов, ни санкций…

«Самое удобное для рыбинспектора, — отмечали мы с женой много лет назад в её студенческой курсовой работе на тему «Поведение браконьера в конфликтной ситуации», — это контактное поведение нарушителя. Объектное поведение неудобно, поскольку человек быстро выходит из этого состояния и, как последующая реакция, появляются преувеличения своей активной роли. Поэтому объектное поведение не переводится сразу в контактное, а только через конфликтное…»

Я вспомнил об этом, когда браконьер, в данном случае Кудреватых плечистый, с испитым, но приятным лицом, голубоглазый, властный, — пошёл в атаку на рыбинспекгора, то есть на меня.

— Водная прокуратура… Это сейчас модно — охрана окружающей среды!..

О! Он никак не хотел себя считать нарушителем, по чьей вине в море ушли тонны нефтепродуктов из-за никуда не годной системы очистки и блокировки, которыми никто не хотел заниматься! Эта работа не приносила ни денег, ни славы, и за неё не давали ни Героев, ни грамот.

— …Люди нацелены на большие свершения… — кричал браконьер.

И благодаря странной его логике, благодаря лицемерной демагогии многих десятилетий в этой конфликтной ситуации, я — рыбинспектор, поставленный представителем всего, что не может ни слова сказать за себя — плавающего, растущего, обитающего на дне бассейна, накрытого теперь масляной, уничтожающей всё блевотиной сажкомбината, — выглядел в его, директорской, интерпретации как человек никчёмный, живущий инструкциями, не видящий ничего вокруг, глубоко равнодушный к судьбе страны, поскольку сажа, которую выдавал на-гора Кудреватых, где-то там, в недоступных прокуратуре сферах, сложным образом оборачивалась в конвертируемую валюту и просыпалась на всю страну, и в первую очередь на Восточнокаспийск, обильными осенними золотыми дождями.

— О чём говорить, когда вы образовали мёртвую зону! Уничтожили одним махом рыбное стадо! Вы понимаете, что вы сделали… — В запале я пренебрёг важным правилом: не увеличивать нагрузку на человека, находящегося в раздражённом состоянии, а, наоборот, дружелюбно стремиться вывести из него — в таком случае больше вероятности, что поведение его не станет и вовсе агрессивным. — Я вынужден закрыть установку. Сегодня же вы получите от нас письменное предписание…

— Прокурор области отменит ваше указание! — заорал он.

— У него нет прав!

— Есть ещё обком партии…

— А он причём?

— Обком, по-вашему, ни при чём? Вы выше обкома? — Ещё раньше, до того как разговор наш перешёл на крик, Кудреватых вернулся к столу, выдвинул ящик, что-то поискал в нём, не нашёл, задвинул, вернулся назад. — Обком партии вам не указ?

— Мы выполняем указания Генерального прокурора…

— Вот и договорились! — продолжал орать на меня Кудреватых. Он вернулся к столу, пошарил в ящике — по-видимому, выключил диктофон. — Обком для тебя никто!

Я нарушил золотое правил о службы и уже пожинал плоды этой оплошности. Было бы куда дипломатичнее, если бы, перед тем как закрыть установку, я бы пришёл к директору со словами извинения:

— Вынужден! Пойми правильно. Жмут на меня! И Кудреватых понял бы!

— Я не обижаюсь… — Подумав, он, может, пригласил бы меня на свадьбу своего сына. Судя по всему, там должна была собраться вся восточнокаспийская элита.

А вместо этого! Оскорблённый и униженный, вернувшись, я поднял трубку и неожиданно для себя позвонил Мурадовой. Она была на месте.

— Я не буду называть себя. Интересно, узнаете ли вы, кто вам звонит…

— Уже узнала! — Я почувствовал, что ей приятен мой звонок, она ждала его.

— Как вы смотрите, если мы вместе пообедаем, конечно, если вы не избавились от этой неудобной привычки…

— Представьте, не успела!

— Очень хорошо.

— …Взять, к примеру, рыбкомбинат! — Чистые пухлые пальцы Согомоныча бегали по моему лицу, не причиняя никаких неудобств. — Рыбкомбинат никогда не выполнял плана, а всегда был с наваром… — Он не мог работать молча.

— Как? А очень просто. Бегут в обком. Так и так… «Конец квартала, а рыба не идёт…» Оттуда звонок Сувалдину: «Пустите рыбкомбинат в заповедник! В порядке исключения!»

До меня не сразу дошёл смысл долгого его монолога, но, подытожив, я понял: Согомоныч и какая-то группа людей, близких ему, связывали свои надежды на оздоровление обстановки с моим появлением. Предполагалось, что водная прокуратура и я лично можем поставить предел ведомственному беззаконию.

Я спросил:

— Вам кажется, что рыбинспекция работает неэффективно?

На мгновение бритва в руках Согомоныча дрогнула, но в следующую секунду она так же ровно и легко поползла по моей намыленной физиономии…

— Стараются… — Он кивнул за окно, на призыв расстрелять убийцу Умара Кулиева. — Скоро тут такое начнётся! Каждую весну у них настоящая война на море. Автоматы, вертолёты… Сами увидите. Главное, всё равно никого не поймают. А если поймают — то мелкую сошку. Не знаю, как это там у них выходит, но крупная никогда не попадается. Может, с вашим приходом что-то изменится…

Я прервал его философствование:

— А если конкретно?

Согомоныч обтёр свою раздвижную опасную бритву о белый листочек, вздохнул и категорически отрезал:

— Я думаю, большего вам никто не скажет.

— Может, и скажет. Кроме того, существует уголовная ответственность для тех, кто знает о совершённом преступлении и молчит.

Согомоныч пожал плечами. Мы были вдвоём. К его уютной частной лавочке никто нас не слышал.

— Дай-то бог… Но не думаю. У нас не Сицилия, но длинный язык могут отрезать в два счёта…

— Бывают и такие случаи?

— О, сколько хотите! — Согомоныч предпочёл переменить тему. — А вы, оказывается, не только на воду смотрите! Освежить? Тонкая туалетная вода «О'жён», Франция! Совершенно необходима мужчине — Он заговорщицки на меня взглянул, словно уже всё знал обо мне и Анне Мурадовой.

Я-то полагал, что по крайней мере ещё неделю мы можем встречаться совершенно спокойно.

— Спасибо, — сказал я, кладя на стол художника его гонорар. — Сейчас, правда, мне предстоит свидание не с женщиной. Я бы сказал, с одним из наиболее мужественных мужчин города. Кстати, когда свадьба у сына Кудреватых?

— В субботу. На той неделе.

Бала ждал меня в кабинете вместе с болезненной, средних лет блондинкой, которую я видел на похоронах Пухова, — она разговаривала тогда с Анной Мурадовой.