Цивилизация перед судом истории. Мир и запад - Арнольд Тойнби Страница 22

И более того, это произошло лишь совсем недавно. Сейчас мы склонны забывать, что Западная Европа предприняла две неудачные попытки, прежде чем ей это удалось.

Первой из попыток было средневековое движение в районе Средиземноморья, общеупотребительное название которого — крестовые походы. Во время крестовых походов попытка установить экономическое и политическое господство Западной Европы над другими народами окончилась полнейшей неудачей; более того, в результате культурного взаимообмена западноевропейцы испытали в конечном счете большее влияние со стороны мусульман и византийцев, нежели сами оказали на них. Вторую попытку предприняли в XVI веке испанцы и португальцы. Она была более или менее успешной в Новом Свете — современные латиноамериканские сообщества обязаны именно ей своим существованием, однако в других местах западная цивилизация, насаждавшаяся испанцами и португальцами, была отвергнута после примерно столетнего испытания. Неудачу этой второй попытки ознаменовало изгнание испанцев и португальцев из Японии, португальцев — из Абиссинии, что произошло во второй четверти XVII века.

Третью попытку начали в XVII веке голландцы, французы и англичане. Именно эти три западноевропейские нации явились основными зачинщиками и распространителями того мирового влияния, которым пользовалась западная цивилизация в 1914 году. Англичане, французы и голландцы заселили Северную Америку, Южную Африку и Австралию, дав начало новым нациям европейского замеса, начавшим свою жизнь с багажом европейского социального наследия; они-то и вывели весь остальной мир на орбиту Европы. К 1914 году сеть европейских средств коммуникации стала общемировой. Почти весь мир вступил в Почтовый и Телеграфный союзы, повсеместно входили в обиход европейские технические средства передвижения — пароходы, железные дороги, автомобили. В политическом плане европейские страны не только колонизировали Новый Свет, но и захватили Индию и Центральную Африку.

Политическое влияние Европы, однако, было более сомнительным, нежели экономическое, хотя внешне казалось более внушительным. Дочерние заморские нации уже вступили на тропу войны за национальную независимость. Соединенные Штаты и латиноамериканские республики к этому времени уже отвоевали свою независимость посредством революционных войн, а британские доминионы, имевшие самоуправление, находились в процессе мирного, эволюционного установления суверенитета. В Индии и Тропической Африке европейское владычество осуществлялось горсткой европейцев, живших в этих странах временными колонистами. Они не сумели акклиматизироваться настолько, чтобы воспитывать в тропиках своих детей, а это означало, что их влияние над этими районами не стало совершенно независимым от европейского опорного пункта. Наконец культурное влияние западноевропейской цивилизации на россиян, мусульман, индусов, китайцев и африканцев было еще таким новым, недавним, что невозможно было угадать, испарится ли эта закваска без последствий, или тесто перебродит и скиснет, или все-таки опара удачно взойдет. Такова была — очень приблизительно — позиция Европы в мире накануне войны 1914–1919 годов. Европа, без сомнения, пользовалась особым вниманием, и та своеобразная цивилизация, которую она построила для себя, была близка к тому, чтобы стать общемировой. Однако эта позиция, блестящая сама по себе, была не только беспрецедентной, но одновременно и неустойчивой. Неустойчивой в основном потому, что в то самое время, когда европейская экспансия подходила к своей кульминации, основы западноевропейской цивилизации надломились, открыв великие пустоты там, где высвободились две стихии в социальной жизни Европы — стихия индустриализма и стихия демократии, между которыми установилось лишь временное и неустойчивое равновесие в виде формулы национализма. Очевидно, что Европа, находившаяся под колоссальным двойным прессом внутренней трансформации и внешней экспансии, справляясь с обеими на пределе сил, не могла бездумно разбрасываться своими ресурсами, непродуктивно тратить свое материальное богатство и рабочую силу или истощать свою мускульную или нервную энергию. Если ее ресурсы и превосходили в целом запасы любой другой цивилизации, то они были относительно малы при том спросе, каким они пользовались; а обязательства Европы накануне 1914 года, так же как и ее имущество, были огромны. Европа не могла себе позволить даже одной мировой войны; когда же мы сравниваем ее позиции в мире после Второй мировой войны с положением перед 1914 годом, мы наблюдаем такой контраст, что он поражает воображение.

В определенном смысле Европа все еще остается центром мира, и в определенном смысле мир все еще подпитывается той западной цивилизацией, родной дом которой — Западная Европа; но сам «смысл» этот в обоих случаях изменился настолько, что чистой констатации недостаточно, без комментариев она заведет нас в тупик. Вместо центра, из которого во внешний мир излучается энергия и инициатива, Европа стала центром, куда стекается неевропейская энергия и инициатива. Теперь не мир является театром, где разыгрывается драма европейских усилий и соперничества, а, напротив, сама Европа, уже став ареной двух мировых войн, прокатившихся но ее земле, вновь стоит перед опасностью в третий раз сделаться ареной конфликтов между неевропейскими силами. Конечно, арену можно рассматривать как центральное, публичное место, однако вряд ли это место почетное или безопасное.

Справедливо также, что влияние нашей западной цивилизации на остальной мир еще чувствуется. В самом деле, это влияние даже стало более интенсивным, если определять его в чисто количественных понятиях. Например, перед двумя войнами новые средства передвижения были доступны лишь очень ограниченному зажиточному меньшинству европейцев и американцев. Во время войн эти средства стали использоваться для транспортировки не только европейцев и американцев, но и людей из Азии и Африки еп masse, либо в районы военных действий, либо для работы в тылу, по всему миру. За последние двадцать — тридцать лет появились дополнительные технические средства сообщения, доступные уже не только меньшинству, но и широким слоям общества.

Автомобиль сумел покорить пустыню, самолет обогнал автомашину, а радио усилило действие телефона и телеграфа в качестве мгновенной междугородней связи. В отличие от железных дорог и телеграфа автомобилем и радиоприемником люди могут пользоваться индивидуально, что особенно увеличивает их ценность как средств коммуникации. Принимая во внимание всеобщее смешение народов во время двух войн и наличие новых технических средств сообщения после войны, совсем неудивительно, что фермент западной цивилизации проникает во все уголки мира глубже и быстрее, нежели раньше.

В наше время мы видим, как китайцы или турки, которые еще на нашей памяти были связаны по рукам и ногам конфуцианскими и исламскими социальными традициями, перенимают не только материальные, технические методы Запада (индустриальную систему и все, что ей сопутствует), воспринимают не только внешние приметы нашей культуры (мелочи вроде фетровых шляп и кинотеатров), но и наши общественные и политические институты: западный статус женщины, западную систему образования, западную структуру парламентского представительства и управления. В этом примере турки и китайцы являются лишь наиболее заметными участниками движения, которое распространяется по всему исламскому миру, индуистскому миру, Дальнему Востоку, по всей Тропической Африке; и создается впечатление, что радикальная вестернизация всего мира уже неизбежна. Незаметно наше отношение к этому необычайному процессу изменилось. Прежде наше внимание было приковано к двум, по-видимому, изолированным примерам — Японии и России, и мы воспринимали их как «соревнование» — благодаря, вероятно, некоему отличительному качеству социального наследия этих двух стран, сделавшему их народы особенно восприимчивыми к вестернизации; а может быть, благодаря персональному гению и напористости отдельных государственных деятелей, таких как Петр Великий, Екатерина, Александр Освободитель или та группа японских сановников, которая намеренно насаждала элементы западного образа жизни среди широких масс в своей стране начиная с 60-х годов прошлого века. Теперь мы видим, что Япония и Россия явились всего лишь предвестниками того движения, которое впоследствии стало универсальным.