Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - Эрик Ларсон Страница 22

Дежурные в Комнате 40 ежедневно получали сотни закодированных и зашифрованных германских сообщений, перехваченных радиостанциями – целый ряд их установили на британском побережье, – а затем присланных в Старое здание по наземному телеграфу. Германия вынуждена была почти целиком полагаться на беспроволочное сообщение, после того как Британия в первые дни войны довела до конца свой задуманный в 1912-м план – перерезать германские подводные провода. Перехваченные депеши приходили в подвал здания Адмиралтейства, после чего передавались в Комнату 40.

Задачей Комнаты 40 было переводить эти сообщения на грамотный английский. Это стало возможно благодаря цепи событий – едва ли не чудес, – произошедших в конце 1914 года, в результате которых в распоряжении Адмиралтейства оказались три кодировочных справочника, использовавшихся в германских военно-морских и дипломатических сношениях. Самым важным – много важнее других – и самым секретным был германский военно-морской справочник SKM, или Signalbuch der Kaiserlichen Marine [6]183. В августе 1914 года германский миноносец “Магдебург” сел на мель и был окружен российскими кораблями. Что именно произошло потом, неясно, но, если верить одному рассказу, русские нашли экземпляр кодировочного справочника, зажатый в руках погибшего германского сигнальщика, чье тело было выброшено на берег после нападения. Если так, то погиб сигнальщик, вероятно, из-за этого тома: он был большой и тяжелый, размером 15 на 12 на 6 дюймов, и содержал в себе 34 304 трехбуквенные комбинации, с помощью которых кодировали сообщения. Например, буквы MUD означали Нантакет, FCJ – Ливерпуль. На самом деле русские подобрали целых три экземпляра книги – не все, надо полагать, нашли на одном и том же теле – и в октябре 1914 года один был передан Адмиралтейству184.

Коды обладали огромной ценностью, но для расшифровки содержания перехваченных сообщений их было недостаточно. Германские составители пользовались ими, чтобы скрыть смысл изначальных сообщений, написанных открытым текстом, а после еще более запутывали закодированные варианты с помощью шифра. Разобрать изначальный текст мог лишь тот, кто знал “ключ” к шифру, хотя кодировочные книги сильно упрощали процесс разгадывания сообщений.

Чтобы поставить эти сокровища себе на службу, Адмиралтейство учредило Комнату 40. В рукописной инструкции Черчилль изложил ее первичную миссию – “проникнуть в германское сознание” или, как выразился один из главных сотрудников группы, “выжать сок”. С самого начала Черчилль с Фишером решили держать операцию в строжайшем секрете, так что о самом ее существовании было известно лишь еще нескольким сотрудникам Адмиралтейства.

В столь же строгой тайне держали – пусть ненамеренно – вопрос о том, кто же на самом деле руководил группой. Во всяком случае, на бумаге значилось, что командует ею адмирал Генри Френсис Оливер, начальник штаба Адмиралтейства, человек до того скрытный и немногословный, что его нетрудно было принять за немого, а потому – учитывая любовь к прозвищам в британском флоте – его всегда называли не иначе как Чучело Оливер.

Впрочем, в самой Комнате 40 управление каждодневными операциями, как правило, было делом – хоть и негласным – капитана второго ранга Герберта Хоупа, взятого на службу в ноябре 1914-го, чтобы использовать полученные на флоте умения для расшифровки перехваченных сообщений. Знания его были ох как нужны, ведь сотрудники группы не служили на флоте – это были гражданские лица, нанятые за знание математики, немецкого языка и всего прочего, что позволяет человеку хорошо разгадывать коды и шифры. В списке сотрудников оказались пианист, специалист по мебели, протестантский священник из Северной Ирландии, богатый лондонский финансист, бывший член шотландской олимпийской хоккейной команды и некий щеголь по имени Ч. Сомерс Кокс – по словам одного из его коллег, Уильяма Ф. Кларка, работавшего там с самого начала, “знаменитый главным образом своими гетрами”185. Женщины в группе – их называли “прекрасные дамы из сороковой” – выполняли секретарские обязанности. Среди них была некая леди Хамро, жена видного финансиста, которая, по словам Кларка, поразила всех на одном из ежегодных обедов группы тем, что выкурила большую сигару. Кларк писал: “Работа была – лучше некуда, в те деньки мы были веселой компанией с лучшим в мире начальником в лице Хоупа”. Хоуп был скромен и сдержан, притом хорошо умел руководить людьми, как вспоминал Кларк, и “все мы к нему глубоко привязались”186.

Авторитет Хоупа признавали и за пределами Комнаты 40, к вящему неудовольствию Чучела Оливера, о ком говорили, что он как одержимый стремился все держать в своих руках: кому показывать расшифрованные депеши и что делать с содержащимися в них сведениями187. Когда первый морской лорд Фишер впервые посетил Комнату 40 и увидел собственными глазами, чем занимается группа, он приказал Хоупу приносить ему последние перехваченные сообщения лично, дважды в день.

Кроме того, Хоуп напрямую поставлял сообщения другому сотруднику – из всех посвященных в “Тайну” тот, вероятно, мог наиболее полно оценить значение этих секретов – капитану Уильяму Реджинальду Холлу. Именно Холл рекомендовал, чтобы капитана второго ранга Хоупа, в то время служившего в разведывательном подразделении, перевели в Комнату 40. Будучи главой военно-морской разведки, капитан Холл, тем не менее, не обладал непосредственной властью над Комнатой 40 – с начала 1915 года его разведывательное подразделение и Комната 40 были самостоятельными учреждениями, но впоследствии его имя более других связывалось с ее достижениями.

Холл, сорока четырех лет от роду, прежде был капитаном военного судна. Главой военно-морской разведки он стал в ноябре 1914 года, после назначения на должность, которую некогда занимал его отец. Он был невысок ростом, бодр, лицо его состояло из острых углов, и на нем выдавался похожий на клюв нос – все это придавало Холлу сходство с дятлом в капитанской фуражке. Ощущение усиливалось оттого, что он страдал неврологическим расстройством, от которого все время быстро моргал, за что и получил во флоте прозвище “Моргун”. Одним из его самых горячих поклонников был Пейдж, американский посол в Лондоне, восхвалявший его в письме к президенту Вильсону, словно влюбленный. “Другого такого человека мне никогда уж не доведется встретить, – писал Пейдж. – Да разве можно ожидать чего-либо подобного? Ибо Холл, беседуя с тобою, способен видеть тебя насквозь – колебания струн твоей бессмертной души, и те он замечает. Что за глаза у этого человека! О господи!”188

Холлу доставляло наслаждение вести военную игру, про него говорили, что он совершенно безжалостен, хотя в этом была своя привлекательность. Его секретарша Рут Скрайн – впоследствии вышедшая замуж и носившая в замужестве имя миссис Хотблэк – вспоминала, как один знакомый говорил про Холла, что тот – наполовину Макиавелли, наполовину школьник. Макиавеллианская половина “бывала жестокой”, рассказывала она, “но школьник всегда был где-то поблизости, и его любовь к опасной игре, в которую он, как и все мы, играл, прорывалась на поверхность, интерес и азарт, присущие всему этому, наполняли его заразительной радостью”. Он, по ее словам, “непостижимо быстро умел понять сущность человека”. Обдумывая очередную выходку, вспоминала она, Холл потирал руки, “ухмыляясь, как хитрый аббат-французишка”189.