Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - Мэтт Риз Страница 22

– У вас краска на подбородке, – она коснулась пальцами его черной бороды, но только размазала желтое пятно. – Нет, не сходит.

– И не сойдет. Если масляная краска попала на волосы или на кожу, пиши пропало. Лучше и не пытаться счистить – только разнесешь.

– Спорим, что я вас отчищу?

Караваджо улыбнулся ее самоуверенности – и в этой улыбке она увидела и веселье, и облегчение.

– Вы же не передумали пригласить меня натурщицей?

Он покачал головой и поджал губы.

– Лена, мы, скорее всего, не сможем встречаться еще некоторое время. Я вынужден скрываться – иначе попаду под арест.

Она ждала его взгляда, ободряя художника кокетливой улыбкой. Но он не поднимал глаз от земли.

– В любом случае я уже знаю, что напишу тебя, как только смогу, – он закрыл глаза. – Я видел тебя Пресвятой Девой в тот момент, когда ты стояла у двери с Доменико.

И еще – когда ты играла с ним и расхаживала по комнате, поставив его ножки на свои.

– Пресвятой Девой? Да разве я на нее похожа?

– Вот увидишь, разницы между вами нет, – прошептал он.

«Он не такой, как остальные мужчины в Поганом садике. Не из тех, кто только и думает, как обесчестить девушку, – понимание и удивление согрели ее грудь, словно тепло жаровни. – Он и впрямь видит во мне Мадонну».

– Конечно, мне придется дождаться подходящего заказа, – он поднял голову и увидел благоговение у нее на лице. – Что ты?

– Ничего, – она покраснела. – Продолжайте.

– Понимаешь, я так работаю. Иногда какой-нибудь кардинал вроде дель Монте заказывает мне картину – только тогда я могу нанять натурщиков.

Они остановились, ожидая просвета в потоке карет, чтобы перейти Корсо. Лена покачалась на каблуках. «Если он видит во мне Мадонну, то что же смогу разглядеть в нем я?» Он ходит со шпагой, живет в самом опасном квартале Рима. Наверняка знается со всякими негодяями, как и все художники. «Но сердце у него доброе, это сразу чувствуется, – думала она. – Вот почему он пришел ко мне. Я ведь тоже никогда не была похожа на здешних девушек. Мы с ним – особые».

Лена погрузилась в мечты. Караваджо взял ее под руку, чтобы перейти улицу, – и она вздрогнула, будто очнувшись от сна.

– Но меня можно навестить и без заказа. Вам – можно.

– А что на это скажет твой ухажер-нотариус?

Лена задумчиво оглядела противоположную сторону улицы. Она не ожидала, что маэстро вспомнит о папском нотариусе, который приходит в гости каждую неделю и зовет ее замуж. Лена хотела бы объяснить, что он на двадцать лет старше нее. Что более всего ее оскорбляет его уверенность в том, что девушка побежит за ним ради богатства и положения в обществе.

Но Лене трудно было подобрать слова – она и сама плохо понимала, почему ей неприятно внимание нотариуса. Зовет замуж? Так радоваться же надо. Она прибирается во дворце и подрабатывает зеленщицей на пьяцца Навона, а он работает на святую инквизицию. Он мог бы предложить ей не брак, а плату за каждую ночь любви.

Не исключено, что как раз за это она его и невзлюбила. Право же, так было бы честнее. В высокопарных заявлениях, что он согласен вступить с ней в брак, освященный церковью, Лена ощущала презрение. Он отказался ее купить – значит, подозревал, что она продается. Как и большинство мужчин, в бедной девушке нотариус видел проститутку, еще не нашедшую себе хозяина.

– Он просто мамин знакомый, – она махнула рукой. – А когда вы пишете картину, сколько натурщице надо стоять, не двигаясь?

– Три-четыре часа, не больше. В день. Позировать придется несколько раз. – Он посмотрел ей в глаза. Она почувствовала, как их лица медленно сближаются, как манит ее поцелуй, и шагнула к Караваджо. Корзина накренилась. Художник переступил с ноги на ногу, чтобы ее содержимое не вывалилось на землю. Оба засмеялись.

– Купила зелени, девочка? – Анна раскладывала анчоусы для салата пунтарелле, когда пришли Караваджо и Лена.

– Нет, забыла, мама. Сейчас сбегаю.

– Лучше сначала разделай требуху, – старуха увидела Караваджо и вытерла руки о фартук. – Как любезно с вашей стороны, что вы зашли, маэстро.

Она присела в поклоне и покосилась на Лену. Молодые люди улыбнулись натянутой учтивости матери. Лена развернула серую требуху и шлепнула ее на стол.

– Пора приниматься за работу, – сказала она. – В отличие от вас мне заказов долго ждать не приходится.

– А я не говорил, что долго жду заказов. Я буду ждать того, который мне подойдет.

Он открыл дверь и шагнул на улицу. Она засучила рукава.

– Значит, я тоже почти художник.

Караваджо вопросительно посмотрел на нее.

– Я тоже давно жду того, кто мне подойдет, – объяснила Лена.

* * *

Костанца Колонна решила спрятать Караваджо, пока папские стражи порядка не закончат облаву на участников драки на пьяцца Навона. Вызвав художника в свои покои в палаццо Колонна, она предложила ему поселиться неподалеку, в апартаментах ее сына Муцио.

В ответ Караваджо лишь неуверенно потеребил бороду.

– Что такое, Микеле? – спросила она.

Он опустил голову.

– Госпожа. Но дон Муцио.

– Так будет удобнее и надежнее, Микеле. Пойми же: драка на одной из самых людных площадей Рима. Пролилась кровь. Аресты неминуемы. Тебя оставили на свободе, пока ты писал портрет Его Святейшества. Но теперь придется прятаться.

– Но все же дон Муцио.

Костанца вспомнила о том, что отношения между ее старшим сыном и Микеле оставляли желать лучшего. Правда, с тех пор, как Муцио дразнил Микеле его низким происхождением, минуло много лет. Они больше не мальчики, но взрослые мужчины, и чувство долга должно пересилить в них прежние раздоры.

– Спасибо, госпожа, но я предпочту рискнуть, – сказал Караваджо.

Костанца опустила руку на белую кожу кресла. И почему мужчины ничего не принимают всерьез, кроме своей чести? Похоже, они навсегда застряли в детстве и в своих детских распрях. Микеле до сих пор страдает из-за насмешек ее сына – не меньше, чем много лет назад, когда он жил у них во дворце. «Чумной сирота» – вот как прозвал его Муцио. Сегодня, унаследовав от покойного отца титул маркиза, старший сын по-прежнему не прочь всем и каждому демонстрировать свое превосходство. Кто, как не он, постоянно подзуживал брата Фабрицио? Что же говорить о Микеле, еще более ранимом?..

Караваджо огляделся, будто не доверяя тишине комнаты. «Он боится преследования, – догадалась Костанца. – Каким же беспомощным он был все это время». О том, что Микеле – чужак, ему беспрестанно напоминали и ее муж, и Муцио, и даже слуги. «Только мы с Фабрицио всегда относились к нему с теплотой. Но наша любовь не заглушила нанесенных другими обид».