Джуна. Тайна великой целительницы - Лев Колодный Страница 21

Сообщаю все это, чтобы объяснить, почему именно академик Кобзарев два года спустя после встречи с Нинель Кулагиной, долго не раздумывая, поддержал Джуну, почему именно Юрий Гуляев возглавил первую государственную программу по изучению феноменов, наконец, почему я убедил Джуну работать именно в этом институте, где исследовался телекинез. Забегая вперед, скажу: она часто упрекала меня за этот совет – работать в Институте радиотехники и электроники, оказавшемся пассивным защитником, в трудные дни отвернувшемся от своей сотрудницы, причинив ей много обид и огорчений…

Походатайствовать перед городскими властями за Кулагину директор института, он же вице-президент, смог, однако публично защитить от нападок, открыто заявить, какой она удивительный человек, а не аферистка, – на это чего-то не хватило.

Чего?

Гражданского мужества.

«Особенно нужно сейчас говорить о чести ученого. В нашем обществе все больше и больше возрастает роль науки. Отношение к обществу, отношения ученых между собой крайне усложнились. И нет в науке правил нравственного поведения. Необходимо создать моральный кодекс ученого», – это слова академика Дмитрия Лихачева, смысл которых я ощутил в дни борьбы за правое дело.

В 1978 году физики Института радиотехники и электроники не сомневались: телекинез – реальность, требующая изучения.

Сомневались в другом – чем объяснить движение предметов, чем истолковать вращение магнитной стрелки, столь явное жжение?

– Что все это значит – не понимаю, а раз не понимаю, не могу объяснить. И выступать публично не могу. Но я буду заниматься этим до конца жизни, пока мне все не станет ясно, – вот так объяснил мне свою позицию профессор член-корреспондент Академии наук СССР, заместитель директора Института радиотехники и электроники Юрий Васильевич Гуляев при первой встрече у него на службе.

Именно он обнаружил, что когда двигаются предметы, у феномена происходит излучение ультразвука. У него появилась гипотеза, что ультразвуковым полем можно объяснить телекинез. Но оказалось, силы этого поля недостает. Кто же ответственен за телекинез, какое поле, какая сила передвинули во время опыта анодированный колпак, легкую полусферу, бумажную коробку, наконец, перочинный ножик, что оказался у профессора под рукой?

– Но ведь вы можете еще десять лет разбираться, не находить объяснение. А люди живые, ждать не могут! Кулагина живет который год с клеймом аферистки, муж ее, которому доверяют строительство океанских кораблей, наделен таким же клеймом. Почему нельзя отделить одно от другого, реальность от объяснения реальности? Меня слушали, но не понимали.

– Писать об этом не могу. Никаких интервью!

– Почему?

– Если мы не можем объяснить, мы об этом не пишем, такая традиция у Академии наук…

– Зато другие пишут и говорят! И что пишут?! Если не можете объяснить, не значит – этого нет! Выходит, нет, – твердо ответил Гуляев.

– И Джуне успели навесить ярлык «околомедицинский миф». А к ней идут сотни людей. Она лечит, кстати, многих ученых. Как же вы можете смотреть ей в глаза, работать с ней, когда ее публично оскорбляют?

Джуну профессор видел, даже проверял ее способности в домашней лаборатории.

– У нее воздействие особое…

Вот почему в институте занялись поисками приборов, которые были бы на три порядка, то есть в тысячу раз более чувствительными, чем те, что имелись. Требовались приборы, чтобы воспринимать физические поля не только феноменов, но и самых обычных людей. А кроме того, занят был профессор созданием программы «Физические поля биологических объектов». По ней предстояло исследовать и Джуну.

Наконец-то!

Наконец-то я познакомился с физиками, которые собирались исследовать явление в государственной лаборатории…

* * *

Решение об этом принималось Госкомитетом по науке и технике СССР. 26 января 1981 года я подъезжал в автомашине к большому, облицованному красным гранитом зданию этого Госкомитета на улице Горького с сидевшей впереди ликующей Джуной. Ее пригласили на совещание, где обсуждалась научная программа, разработанная профессором.

– Ну, что там? – поинтересовался я у Джуны, когда она через пару часов выходила из широких дверей.

– Будут изучать, и я буду ученым! – высказала она свою мечту.

– Каким ученым?

– Научным сотрудником! Нет, старшим научным сотрудником. Никаких младших лейтенантов. Старший научный сотрудник, доктор наук – вот кто я буду!

Можно было посмеяться над этими словами. Но что изучение начнется – сомнений не осталось: Джуна возвращалась домой с заседания в Государственном комитете, где решилась ее судьба.

Однако сообщить об этом я не мог, задыхался от бессилия, невозможности разорвать невидимую, но непреодолимую цепь безгласности, опутывавшую по рукам и ногам. Что бы случилось, если бы появилась короткая информация, мол, ученые начинают исследование феномена Джуны в Институте радиотехники и электроники? Неужели тем самым сдалась бы крепость науки на милость врагам?

В то самое время, когда ни я, ни какой-то другой московский журналист не могли сообщить соотечественникам о начале исследований, не представлявших никакой военной и государственной тайны, поздно вечером радио вещало из Лондона:

«Корреспондент Би-Би-Си, ссылаясь на информированный источник, сообщает из Москвы, что Государственный комитет по науке и технике на специальном совещании признал эффективность лечения различных заболеваний советским экстрасенсом, известным под именем Джуна, как очевидный факт и собирается предоставить ей благоприятные условия для продолжения ее работы, в частности, выделить специальную лабораторию».

Эта весть пронеслась в эфире на второй день после поездки Джуны в Госкомитет. Еще потребовалось с того момента почти два года усилий, чтобы сообщить об этом же на страницах советской газеты! Если кто-нибудь сомневается в том, что мы жили в обстановке безгласности и застоя, то я этот гнет ощутил на себе полной мерой.

Пока разрабатывалась программа, определялись участники исследований, закупалась аппаратура, пока большая наука разворачивала широкий фронт для генерального наступления, я старался делать свое дело, памятуя слова Ленина о том, что газета – коллективный организатор. И не только фиксировал события, но и искал ученых, которые могли бы своим авторитетом противостоять мнемонизму, поддержать новое направление.

События разворачивались одно за другим. Вместе с врачами поликлиники, где три месяца работала Джуна, приняли ее в Минздраве СССР, пообещав предоставить одну из московских клиник для официальных опытов на больных. Это я узнал от руководителя Консультативного центра Владимира Иосифовича Вашкевича, побывавшего тогда в Минздраве. Джуна радовалась, как ребенок.

С Эдуардом Годиком у входа в институт