Дом в небе - Сара Корбетт Страница 21

Эта фотография – портрет пожилой женщины с лицом, покрытом сетью морщин и удивительно ясными глазами – стала первым из моих опубликованных снимков. Несколько недель спустя он появился на обложке местного журнала для экспатов. Редактору журнала так понравилась фотография, что она попросила у меня разрешения распечатать ее и повесить у себя дома в гостиной, а потом предложила мне написать свои впечатления о кучис. Материал получился на три страницы. Итого три страницы текста и восемь фотографий.

По стандартам крупной журналистики это было ничтожно – пара публикаций в низкобюджетном англоязычном ежемесячнике, где печатались обзоры ресторанов, культурных событий, а большую часть занимали всевозможные объявления, рекламирующие все на свете – от карт «Виза» до собак и бронированных автомобилей. Но для меня это было большое достижение. Настоящая работа, деньги – награда за смелость и дополнительный повод оставаться в стране.

Воодушевленная первым успехом, я принялась изучать веб-сайты новостных журналов и газет, стараясь уяснить, что люди фотографируют и какие статьи пишут. Я знакомилась со всеми, кто приезжал в «Мустафу», спрашивала, где они были и что видели. Я пачками рассылала имейлы издателям в Торонто и Нью-Йорк, вкладывая снимки, сделанные во время вылазок в провинции, куда я ездила вместе с благотворительными организациями или другими фрилансерами из «Мустафы». Изредка приходил ответ или предложение быть на связи, но никто не хотел публиковать мои снимки. Всех интересовали только военные фотографии.

Любой инициативный фрилансер стремится получить от редактора или фоторедактора письмо о намерениях – несколько строк на официальном бланке или имейл с официальным адресом, где говорится, что редактору интересно было бы, например, почитать ваш материал о том, как опиумные плантаторы стали выращивать фисташки, или увидеть фотографии с таджикской границы. Подобные письма, в общем, ничего не значат – в смысле, не гарантируют публикацию, но при общении с чиновниками и привратниками всякого рода они, случается, серьезно помогают.

Единственное письмо о намерениях, которое я когда-либо получала, раздобыл Энтони Малони, один из постояльцев «Мустафы». С этим бледным англичанином-заикой мы познакомились в баре. Он был один из тех коротко стриженных мужчин в замшевых туфлях песочного цвета, что ошивались в вестибюле на первом этаже и называли себя «рекрутерами частной охранной службы». Он жил в шикарном особняке в пригороде Кабула и имел штат прислуги. Он знал больших людей. Он устраивал вечеринки. Он вполголоса вел какие-то переговоры по мобильному телефону.

Однажды в баре за кружкой пива он сказал, что если мне нужна официальная бумага о командировке в зону военных действий, то он мне поможет. Через несколько дней он принес мне письмо от приятеля, редактора журнала «Комбат энд Сервайвал», который писал, что хотел бы получить от меня фотографии канадских военных в действии. Это письмо стало моим пропуском на войну.

В ту же неделю я отправилась в Кандагар.

«Комбат энд Сервайвал» – это журнал для солдат – как нынешних, так и бывших, а также всех, кто по какой-либо причине помешан на войне и воинской службе. Там печатаются обзоры боевой техники и репортажи мужественных военных корреспондентов, находящихся на передовой в Сербии и Центральной Африке. Мне не было дела до публикаций «Комбат энд Сервайвал», мне просто хотелось попасть туда, где происходит что-то стоящее внимания, что делает новости.

Я прилетела в Кандагар в конце июля. На улице было сто пятнадцать градусов. Помимо аппаратуры с собой у меня был огромный голубой бронежилет, который мне подарил Абдулла – добрый менеджер в «Мустафе», вытащив его из кладовки для забытых постояльцами вещей.

Я немного волновалась, подходя к канадской пресс-палатке. Там была съемочная группа «Глобал Ньюс», «КанВестМедиа» и еще сотрудник Си-ти-ви. Серьезные репортеры, занятые серьезной работой, с кейсами, набитыми аппаратурой, с телефонами спутниковой связи, в пуленепробиваемых очках и касках.

Вслед за мной в палатку впорхнула темноволосая женщина в длинной белоснежной блузе – свежая, точно только что из душа, и явно чувствующая себя тут как дома. Я сразу ее узнала – Мелисса Фанг, репортер «Канадиан Бродкаст Корпорейшн». Я много раз видела ее по телевизору, а сейчас она в двух шагах – миниатюрная, уверенная в себе, – деловито переговаривается со своим оператором через видеомонитор на штативе.

Я чувствовала себя как новенькая в школьной столовой. Когда заполняла обязательную анкету, содержащую среди всего прочего зловещее требование указать контакты ближайших родственников, ко мне подошел один из репортеров «Глобал Ньюс» и представился. Его звали Фрэнсис Сильваджио. С напускной важностью я назвалась фотографом из Кабула, прибывшим сюда по заданию «Комбат энд Сервайвал». Слушая меня, он косился на мой огромный бронежилет, точно позаимствованный у Супермена, что лежал на земле рядом с рюкзаком.

– Что это? – спросил Фрэнсис.

Я робко пояснила, что это бронежилет, но только старый и слишком большой для меня, так как в моей кабульской гостинице другого не нашлось.

Фрэнсис удивленно поднял брови.

– Я фрилансер, – прибавила я, будто это было неочевидно.

Ожидала, что он снисходительно усмехнется или будет искать способа быстрее закончить разговор, но ошибалась.

– Знаете, – сказал Фрэнсис, – у нас тут где-то был лишний бронежилет. Мне кажется, он будет вам впору.

И вскоре благодаря «Глобал Ньюс» я получила удобный и сравнительно небольшой жилет «Кевлар» цвета сухой листвы. В нем я почувствовала себя не хуже других. Ну а после того, как в пресс-центре мне выдали каску, я и вовсе перестала выделяться на общем фоне. Вскоре в числе других журналистов я отправилась на базу передового отряда канадского контингента близ местечка Масум-Гхар. В новостях Масум-Гхар называли не иначе как «цитадель Талибана». Дорога туда занимала полтора часа. Мы должны были ехать в колонне легких БТР. Перед выездом один из офицеров провел с нами краткую беседу. Он громким отрывистым голосом предупредил нас об опасности подорваться на мине.

– Если обойдется без повреждений, мы двигаемся дальше, – сказал он. – В противном случае экипаж подбитого БТР покидает машину и пересаживается в другие. Не исключены столкновения с боевиками.

Поскольку следующие несколько дней стабильной связи не ожидалось, репортеры торопились позвонить своим редакторам, обсуждая предстоящую поездку и сроки сдачи материала. А я вышла из палатки и позвонила в Австралию Найджелу. Мне было страшно.

Между нами росло отчуждение. Возобновившиеся отношения быстро выдыхались. Один разговор по телефону мог быть полон любви, вздохов и планов на будущее, а следующий – сухим и кратким. Теперь Найджел был официально в разводе, но вместо того чтобы чувствовать радость от предвкушения новой жизни, он чаще всего грустил. Я, с одной стороны, понимала, но, с другой стороны, понимать не хотела.

В Австралии был вечер.

– Собираюсь в поездку с военными, – сообщила я Найджелу, описала ему предыдущие события за день, свою каску, бронежилет, рассказала про «цитадель Талибана» и возможные мины на дороге.