Дьявольская королева - Джинн Калогридис Страница 21

Вечером я передала письмо Козимо Руджиери. Моя переписка с ним до сих пор ограничивалась астрологией, но отчаяние побудило меня открыть ему сердце.

Я в ужасе и совсем одна. По глупости я думала, что приход императорских войск обеспечит мне безопасность. Но война подогрела ко мне ненависть. Боюсь, Крыло ворона не защитит меня. Пожалуйста, придите и успокойте.

Глубокоуважаемая мадонна Катерина!

С войной начинаются трудные времена, но на самом деле Крыло ворона хранило Вас и продолжает хранить. Доверьтесь талисману, однако прежде доверяйте собственному рассудку. Вы обладаете умом, необычным для мужчины и неслыханным для женщины.

Ждите, и пусть все идет, как идет.

Ваш слуга Козимо Руджиери

Чувствуя себя покинутой и преданной, я забросила книги, не прилагала усилий на занятиях. В трапезной сидела подле Николетты, уставившись на кашу. Еда вызывала у меня тошноту. Три дня я вообще не ела. На четвертый легла в кровать и слушала крики солдат и гром пушек.

На пятый день меня навестила аббатиса. От нее слабо пахло дымом, охватившим Флоренцию.

— Дитя мое, — начала она, — ты должна есть. Чего бы тебе хотелось? Я принесу.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Но мне ничего не надо. Я все равно умру.

— Не умрешь, пока не состаришься, — возразила Джустина. — Не говори больше таких глупостей. Сестра Николетта передала мне слова Пиппы. Ужасные слова, непростительные. Ей уже сделали внушение.

— Она сказала правду.

— Она повторила глупые слухи, только и всего.

Я в изнеможении отвернула лицо.

— Ах, Катерина…

Кровать тихо вздрогнула: аббатиса опустилась подле меня и взяла мою руку в свои прохладные ладони.

— Тебе пришлось так много страдать. Ужасные времена. Как тебя утешить?

«Мне нужна тетя Кларисса», — чуть не сорвалось с моего языка, но такой ответ был бы напрасным.

— Пусть придет господин Козимо, — попросила я. — Козимо Руджиери.

Мать Джустина сказала, что с нее довольно и одного визита астролога. Она разрешила мне изучать астрологию, хотя этот предмет непозволителен для женщины, а тем более — для девочки. Она передала мне письмо Козимо, потому что он был другом семьи. Но ходили сплетни о его связях с подозрительными личностями, о возмутительных поступках…

Я снова отвернулась к стенке.

Джустина тревожно вздохнула.

— Наверное, раньше, до кончины твоей тети, нам следовало больше стараться… Но даже тогда повстанцы наблюдали за каждым нашим шагом, читали каждое посланное тебе письмо. Мы не могли вывезти тебя из городских ворот. А теперь…

Я по-прежнему на нее не смотрела. В конце концов она дала согласие на мое дальнейшее общение с Козимо.

Следующие три дня я тоже провела в постели, но уже сделала несколько глотков бульона. Сестра Николетта пришла ко мне с улицы; буря обрушилась на город ледяным дождем, и на ее плаще таяли ледяные крошки. В руке она держала сложенный лист бумаги, и, прежде чем протянула его мне, я поняла, кто автор письма.

Многоуважаемая мадонна Катерина!

Добрая аббатиса, мать Джустина, сообщила мне о Вашей болезни. Молю Господа, чтобы Вы скоро поправились и воспряли духом.

Для нынешних смутных времен нет лекарства, кроме осторожности и благоразумия. Я был бы рад дать Вам еще один талисман, если бы он Вас успокоил. Принимая во внимание положение Юпитера, можно немного приободриться, но…

Я скомкала бумагу и швырнула в огонь. Сестра Николетта смотрела на меня во все глаза.

Потом я стала отказываться не только от бульона, но и от воды. В тот день у меня началась лихорадка. За окном выл ветер, заглушая пушки. Зубы стучали, я тряслась от озноба, одеяла не согревали. От огня в камине жгло глаза, они слезились.

Я впала в забытье — и уплыли куда-то стены, кровать и ветер, передо мной появилась каменная стена, окружавшая поместье Медичи, и мальчик с конюшни. Он был жив, из его шеи торчала рукоятка стилета, мы обсуждали необходимость его смерти. Затем я оказалась на поле боя. Там лежал мой окровавленный француз. Мы с ним долго о чем-то говорили; черные вороны отбрасывали длинные тени на кровавый пейзаж. Может, я выкрикивала имя Клариссы или звала Руджиери.

Когда, заплаканная, страдающая и растерянная, я обнаружила, что лежу в кровати в монастыре ле Мюрате, за окном сгущались сумерки. Пламя в очаге по-прежнему было слишком ярким, воздух — слишком холодным, а простыни так же больно давили на кожу.

Барбара глядела на меня, держа в руках одно из моих лучших платьев.

— Вам легче, — объявила она. — Вы должны сесть и нормально одеться.

Это предложение было таким абсурдным, что я, совершенно ослабев, не смогла ничего ответить. Я несмело встала, сделала пару шагов и плюхнулась в кресло. Барбара натянула на меня платье и зашнуровала его.

Кровать была от меня слишком далеко, ноги ненадежны. Мне не хватало сил отвести от себя поднятую к моим губам чашку. Чашка, стул, Барбара… Все это на первый взгляд казалось настоящим, но постепенно начинало расплываться.

— Сидите, — велела Барбара. — Я скоро вернусь.

Она вышла и притворила дверь.

Я вцепилась в подлокотники, чтобы не соскользнуть с кресла, и смотрела, как огонь вспыхивает фиолетовыми, зелеными и голубыми искрами.

Дверь открылась и снова закрылась. Перед очагом стоял ворон — высокий, в плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Он медленно откинул капюшон.

И я осталась наедине с Козимо Руджиери.