Ганнибал - Серж Лансель Страница 20
Ганнибал - Серж Лансель читать онлайн бесплатно
Читатель, которому наверняка известна вошедшая в поговорку торговая жилка финикийцев и пунийцев, возможно, удивится, узнав о том, сколь успешно конкурировали с ними в Испании греки, в частности, в V и IV веках до н. э. Но здесь необходимо иметь в виду чрезвычайно высокое качество поставляемых товаров, особенно покрытой чернолаковой аттической керамики, с которой не могла соперничать аналогичная продукция, производимая финикийцами и пунийцами, во всяком случае до тех пор, пока в Карфагене не наладили производство керамической посуды из особо твердых материалов, не уступающей греческой в прочности, но более легкой (S. Lancel, 1992, р. 427). Ловкие коммерсанты, финико-пунийцы не брезговали перепродажей товаров, купленных у иноземных ремесленников. Тот факт, что на их родине не производили той или иной конкурентоспособной продукции, вовсе не значит, что они отказались от прекрасного рынка, каким была тогда Испания. Добавим также, что финикийский гений отметил своим присутствием Испанию, как прежде отметил греческий мир, в виде письменных памятников. Карта распределения древнейших надписей по Иберийскому полуострову (главным образом в пределах между VII и IV веками) представлена четырьмя основными видами письменности, соответствующими различным диалектам, не входящим в индоевропейскую языковую группу и получившим распространение на обширных территориях.
Вместе с тем все эти разновидности восходят к единому языку, возникшему не позже VII века в Тартессе, и основой их письменности является, с некоторыми вариациями, финикийский алфавит. Правда, собственно финикийские надписи встречаются на побережье Андалусии нечасто, однако греческие надписи попадаются археологам еще реже и не выходят за пределы узкого кольца, окружавшего фокейскую колонию Эмпории в Каталонии (J. De Hoz, 1991, pp. 669–678). Что касается надписей, представляющих собой греческую транскрипцию иберийских диалектов, то таковые обнаружены лишь на небольшом участке испанского Востока, в районе Аликанте и Мурсии (P. Rouillard, 1991, pp. 334–335). Что и неудивительно: именно здесь расположен город Эльче, родина знаменитого бюста, являющего собой самый яркий образец подражания иберийских мастеров классическому греческому искусству.
Берущее начало в глубокой древности культурное влияние, равно как и не менее твердо устоявшиеся торговые связи, ни в коем случае не могут подменить собой политическую и административную структуру и то, что на современном языке мы называем военной организацией — систему материально-технического снабжения армии и организацию тыла. Поэтому мы не можем судить о том, в каком состоянии застал Гамилькар общественные дела по приезде в Гадес (ныне Кадис) в 237 году, — у нас просто нет таких данных.
Старинный финикийский город, расположенный на самой оконечности острого мыса, вдающегося в Атлантический океан, а со стороны материка защищенный широким устьем Гвадалета, встретил вновь прибывших с гостеприимством. Конечно, здесь они чувствовали себя в полной безопасности, но что творилось за пределами города? Многих факторий, которые в прошлом тесно усеивали побережье Андалусии вдоль Геркулесовых Столбов, больше не существовало. Обитатели прежних Хоррера и Тоскана перебрались в основанные поблизости Морро-де-Мескитилья и Серродель-Мар. Кроме того, былое финикийское присутствие еще чувствовалось в Малаге. Побывавший здесь во времена Августа Страбон (III, 4, 2) поражался сохранившимся следам типично финикийской городской планировки. Финико-пунийцы находились и в Альмуньекаре, основанной на месте древнего города Секси, и в Адре, где в течение всего доримского периода существовала Абдера. Таким образом, можно считать более или менее установленным, что все население прибрежной полосы нижней Андалусии относилось к Гамилькару и его воинам вполне дружественно, а сам этот край мог рассматриваться им как надежный тыл. При этом лишь один из коренных народов, обитавших в этой области, в частности, в окрестностях Малаги — греки называли их бласто-финикийцами, а римляне — бастуло-пунийцами, — говорил на одном из семитских наречий.
За пределами прибрежной части испанского Востока Карфаген издавна утвердился на Ивисе, откуда контролировал и остальные острова Балеарского архипелага. Вскоре у нас будет возможность убедиться, насколько ценной окажется для карфагенян эта средиземноморская база. Что же касается самого полуострова, то непохоже, чтобы культурное и торговое присутствие пунийцев сопровождалось политическим влиянием. Именно в экономическом аспекте следует рассматривать и второй договор, заключенный между Римом и Карфагеном в середине IV века (348 год) и известный нам в переводе Полибия (III, 24), точнее, географический раздел этого договора, согласно которому крайняя западная граница римского пиратства, торговой и возможной колонизационной деятельности устанавливалась по границе города Мастия Тарсейская. То, что этот город находился на восточном побережье Испании, не подлежит никакому сомнению, а некоторые исследователи даже предполагают, что именно на его месте в дальнейшем возникла Картахена. Указанная статья договора, бесспорно, свидетельствует о прозорливости карфагенского сената, предугадавшего, какую опасность может таить в себе стремительно набирающий силу италийский город. Вынужденный конкурировать на Иберийском полуострове с греками в области торговли и культуры, Карфаген отнюдь не стремился включать в начатую партию третьего игрока. Рассматривая дипломатическую активность Карфагена в качестве признака его присутствия на юго-востоке Испании вплоть до мыса Нао, которое, вероятно, поддерживалось военными рейдами, некоторые исследователи (например, G. и С. Picard, 1970, р. 334) связывают с последними следы разрушений местных поселений, датируемых археологами IV веком до н. э. Однако сегодня историки уже пришли к общему мнению, что это обстоятельство не может служить веским доказательством военного присутствия Карфагена на Иберийском полуострове в эту эпоху (P. A. Barcelo, 1988, р. 132). Пожалуй, стоит согласиться с одним из лучших знатоков истории Карфагена, что трудности, с которыми столкнулся Гамилькар в ходе осуществления своей испанской миссии, достаточно явно свидетельствуют: до начала реконкисты, проводимой под руководством Баркидов, Карфаген оставался для населения затронутых областей всего лишь партнером по торговле и культурному сотрудничеству, пусть даже и привилегированным (P. Rouillard, 1991, р. 235).
Мы сказали: реконкиста. В самом деле, разве не это имел в виду Полибий, когда определил задачу Гамилькара следующим образом: «Поправить в Иберии дела Карфагена» (II, 1, 6)? К сожалению, рассказу об исполнении этой миссии греческий историк уделяет всего несколько строк, вынуждая нас в поисках верного пути обращаться к менее надежным провожатым.
Разумеется, Гамилькар прежде всего обратил взор к золотым и серебряным рудникам сьерры Морена, установление контроля за которыми, желательно непосредственного, входило в его первостепенную задачу. Наверное, договориться с народами, считавшими себя «тартессийцами» (например, с бастетанами), издавна поддерживавшими тесные связи с Карфагеном, не составило труда, — вопреки Диодору, называющему последних в числе племен, с которыми Гамилькару пришлось сражаться. Но вот турдетаны (или турдулы), обитавшие к северу от Севильи и Кордубы, на отрогах горного хребта, оказали пунийцам яростное сопротивление, поддержанное кельтиберами, выступившими под предводительством двух братьев, одного из которых, согласно Диодору, звали Истолатием. Гамилькар с легкостью расправился с ними, а оставшихся в живых после схватки врагов в количестве трех тысяч человек включил в свое войско. Некоторое время спустя карфагенскому военачальнику пришлось давать отпор целой армии, возглавляемой еще одним кельтиберским вождем — неким Индортесом, — которому якобы удалось объединить вокруг себя 50 тысяч воинов. Цифра вызывает у нас сильнейшие сомнения и кажется явно завышенной, но, как бы там ни было, всю эту рать Гамилькар обратил в бегство, даже не вступая в открытый бой. Если верить Диодору (XXV, 10, 2), карфагенский полководец умело проводил политику устрашения. Захватив в плен Индортеса, он приказал выколоть ему глаза, подверг его жестоким пыткам и в конце концов распял на кресте. Зато с пленными солдатами он повел себя более чем великодушно, отпустив десять тысяч человек на волю. Как утверждает сицилийский историк, это был пример разумного сочетания дипломатии с силовыми методами!
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments