Боевая рыбка. Воспоминания американского подводника - Джордж Грайдер Страница 20

Маш начал составлять свой доклад, ночью обошлось без контакта с противником, и рано утром мы, пройдя между двух островов, стали двигаться вперед со скоростью, которую позволяли развивать два двигателя, и взяли курс на Палау. И теперь, прежде чем возобновилась наша разрушительная миссия, нам была предоставлена возможность вспомнить о гуманизме.

Я начал отращивать усы вскоре после того, как мы покинули Брисбен, увлеченный оригинальной теорией, которую вскоре предстояло проверить. Я стоял вахту с четырех до восьми и приглаживал пальцем свои усы, когда что-то показалось на горизонте. Мы были в то утро необычайно бдительны на мостике, несмотря на неизбежное расслабление после боя, не столько из-за обостренного чувства опасности, сколько из-за растущего духа состязательности. Молодой рулевой Альфред Симонетти нес вахту вместе со мной. Этот вежливый, мечтательный парнишка гордился своим талантом сигнальщика, и своего рода соревнование развернулось между нами в отношении того, кто первым заметит на поверхности воды какой-либо объект. Поэтому, увидев мачту маленького рыбацкого бота, я прокричал об этом с такой гордостью, точно это был авианосец. Артрасчеты встали к палубным орудиям малого калибра, и подводная лодка осторожно приблизилась к боту. Дали пулеметную очередь по его носовой части, когда подошли на расстояние выстрела, чтобы предупредить их о серьезности наших намерений. Но, когда подошли поближе, наша подозрительность переросла в сочувствие. Это было одномачтовое рыбацкое судно типа шхуны, длиной всего двадцать футов, и находилось оно довольно далеко от берега, а шестеро членов его экипажа были слабы, испуганы и, вероятно, умирали от голода.

Ни один из них не говорил по-английски, и мы послали за нашим каютным юнгой филиппинцем Хуаном Оро Джейсоном. Он задействовал все свои языковые возможности, взяв вежливый тон, но ничего не вышло. Затем мы попробовали обратиться к помощи нашего каютного юнги. Иисус Чаргулаф Маналисэй был с нами только с того времени, как мы отбыли из Брисбена, но уже прослыл неисправимым лентяем, но никто не сомневался в его знании родного языка. У него тоже ничего не получилось, мы стали объясняться знаками.

В конце концов мы поняли, что они малайцы, их двигатель забарахлил, был глубокий штиль и они долго дрейфовали без воды и питья. Первоначально они были вдевятером, но трое уже умерли, один из выживших был слеп, и у двоих других имелись все признаки цинги. Так войне пришлось подождать, пока мы доставали все, что у нас было из запасов, – хлеб, воду, консервы, сигареты – и передавали их нашим маленьким смуглым братьям в рыбацком боте. Мы оставили их с запасом на две-три недели. Когда мы отчаливали, один из них с трудом поднялся, изобразив жест, который, как я всегда думал, родился на американском профессиональном боксерском ринге, – рукопожатие над головой. Каким-то образом оно подчеркивало, что мир тесен.

Во второй половине дня мы пересекли экватор, и тут мои усы меня подвели.

Мы пересекали линию экватора во время нашего второго патрулирования, но без соответствующей церемонии, к большому разочарованию некоторых из наших бывалых моряков и среди них старшины группы торпедистов Рассела Pay. Pay, который, как главный торпедист, занимал более высокое положение, чем любой старший сержант, служил на военном флоте более двадцати лет и получал большее удовлетворение от посвящения в «тритоны» офицеров, наравне с рядовыми матросами, в мистериях бога моря Нептуна. Он руководил в таких случаях, как мне довелось узнать, с такой большой важностью, что его огромный живот выпирал еще больше.

Может быть, в моей памяти отложилось преувеличенное представление о размере его живота. Он был обильно смазан жиром и сажей, и, прежде чем кончился день, мне пришлось его поцеловать.

Еще в Брисбене Маш обещал по всем правилам провести церемонию пересечения линии экватора, если позволят условия. В предвкушении этого события я разрабатывал небольшую стратегию. Я знал, что церемония будет грубоватой, особенно по отношению к офицерам, а в то время я наивно полагал, что по окончании похода поеду домой в отпуск, и не хотел, чтобы произошло что-то, что обезобразит мою внешность. Короче говоря, я боялся, что мне обреют голову, поэтому-то и отрастил усы, дабы принести их в жертву по данному поводу.

Мы погрузились по случаю праздника Нептуна, и все «тритоны» сгрудились у носовой батареи. Как «тритон» высокого ранга (Маш и Дик О'Кейн уже испытали это ранее), я был избран первой жертвой. Мне завязали глаза и подвергли обычным унизительным испытаниям, связанным с такого рода церемониями. Они состояли в том, что испытуемый должен был есть какую-нибудь отвратительную смесь, подвергаться электрическому удару, целовать смазанный жиром живот Pay. А меня посадили в кресло, и я услышал стрекотание парикмахерских ножниц. Это был момент, к которому я так хитроумно готовился. Я отпраздновал пересечение экватора с потрясающим впечатлением.

– Срезайте мои волосы, если хотите, – умолял я, – но не трогайте мои усы. Пожалуйста, не трогайте усы!

Злобность некоторых людей так велика, что почти невероятна. Они сделали как раз то, о чем я просил.

Самый великий для «Уаху» день начался с теплого и ясного утра. Симонетти и я стояли на вахте, подставив легкому бризу лицо. Обсуждая прошедший праздник Нептуна, мы были согласны с тем, что ночь посвящения в «тритоны» была тяжелым испытанием, но что у нас будет масса времени для того, чтобы расслабиться по пути на базу. Вахта почти закончилась. Я размышлял над тем, что у нас будет на завтрак, когда, осматривая в бинокль горизонт, заметил над горизонтом дымок.

Дым – это то, к чему подводники с симпатией относились во время войны. Большой слабостью японского торгового флота было то, что его суда всегда дымили. Почти каждый раз мы обнаруживали их по столбу дыма над ними – это давало нам громадное преимущество, потому что означало, что совершенно невидное на горизонте судно, причем идущее курсом не на сближение с нами, могло быть засечено, преследуемо и потоплено.

Маш поднялся наверх, и мы начали следить в надводном положении. Пока что мы понятия не имели, какую затеваем игру, но никто из нас не сомневался в том, что достигнем успеха. Вевак был залогом этого для нас.

Скорость и курс были заданы таким образом, чтобы опередить цель, и мы принялись рассуждать о том, оставляет дым одно судно или их два. Наконец мы решили, что их два. И в самом деле, спустя сорок пять минут, когда мы вышли на позицию, порядочно опередив противника по курсу его следования, мачты двух судов появились на горизонте. Мы открыли клапаны балластной цистерны, ушли под воду и оставались там в ожидании добычи.

Было что-то необычное в этой ситуации. Они шли курсом, который никуда не вел, и делали десять узлов, даже не совершая зигзагообразных движений. Это были крупнотоннажные грузовые суда; они шли безо всякого сопровождения. А ближайшая суша была на расстоянии пары сотен миль. Обсудив все это, мы решили, что они поджидают потопленный нами в Веваке эсминец, который сопровождал бы их до Новой Гвинеи.

Если это было так, то дерзкая операция Маша, проведенная два дня назад, теперь оправдалась, потому что суда оказались совершенно не готовы к тому, что могут быть атакованы в этих водах. Полные зловещей радости, мы пошли на сближение.