Реальность мифов - Владимир Фромер Страница 20

Уже на второй день Войны Судного дня наш полк занял оборонительные позиции в Иудее. Мы перекрыли дороги, по которым могли двинуться иорданские танки, и ждали Хусейна, зарывшись в тяжелый, с золотистым отливом, песок Иудейских гор.

Но мудрый маленький король не спешил. Потом стало известно, что в критические минуты сражения на Голанах президент Сирии Хафез Асад дважды звонил Хусейну и заклинал его выступить.

— Ваше Величество, — говорил Асад не свойственным этому властному человеку просящим тоном, — мы потеряли фактор внезапности. Израиль уже мобилизовал резервистов, и его танки идут на Голаны. Вся сила Израиля брошена на юг и на север. Не медлите, Ваше Величество. Доблестная иорданская армия должна прорваться в логово сионистского врага и поразить его в самое сердце.

— Господин президент, — холодно отвечал Хусейн, — я выступлю без промедления, если вы обеспечите моим легионерам воздушное прикрытие.

Этого Асад сделать не мог. Хусейн не выступил.

Мы же тогда ждали его ежеминутно и каждый час слушали радио.

Все, что я видел тогда и пережил, запомнилось как разрозненные фрагменты грандиозного, неизвестно кем поставленного спектакля.

Вот два из них.

Холодная ночь с огромными гроздьями низко висящих звезд. Солдаты разожгли костер. Его искры, как трассирующие пули, вспыхивают и тут же исчезают во тьме. Наш командир стоит в отблесках пламени.

«Нас перебрасывают в Синай, и мы поступаем в распоряжение генерала Шарона, — говорит он. И добавляет: — Это большая честь для нас всех».

Наш батальон охраняет два моста через Суэцкий канал, по которым непрерывным потоком идут подкрепления на тот берег, в Африку, где полки Шарона ломают египтянам хребет. Батареи ракет типа «Сам», причинившие нам столько хлопот, уничтожены, и египетская авиация бездействует. Время от времени над нами с ревом проносятся «фантомы» и поворачивают на север. Там идет наступление на шоссейную магистраль Исмаилия — Каир.

Справа от нас Китайская ферма, где, как допотопные чудища, застыли десятки сгоревших танков — наших и египетских. Здесь Давид Элазар нанес отвлекающий удар, когда Шарон форсировал канал, вбив клин в узкий проход между 2-й и 3-й армиями противника.

Полдень. В мутной ряби канала, покачиваясь, как большие ленивые рыбы, то и дело проплывают трупы египетских солдат.

— Смотри, — сказал товарищ и тронул меня за руку.

К переправе медленно двигались тупорылые «шерманы». Впереди ехал открытый джип, нелепо подпрыгивая на плохо утрамбованной дороге. В нем сидел грузный человек в расстегнутой гимнастерке, обнажившей бронзовую бычью шею. На фоне сиреневых гор четко вырисовывался его римский профиль. Он и был похож скорее на римского консула, чем на еврейского военачальника. Я взглянул на своих товарищей. Они стояли, побледнев, не сводя глаз с этого человека.

Один из «шерманов», лязгнув гусеницами, остановился. Вдоль его борта, чуть наискосок, вилась надпись, сделанная чьей-то торопливой рукой. Мой товарищ прочитал ее вслух: «Арик — царь Израиля».

* * *

Восторженные почитатели Шарона, а их очень много, утверждают, что он, как Маккавеи, создан из несокрушимого материала. Враги, а их тоже немало, считают его наглым, хвастливым, лживым и безответственным. Но и они никогда не ставили под сомнение его военные способности. Ариэль Шарон, пожалуй, самый талантливый военачальник, выдвинутый Израилем за его короткую, перенасыщенную войнами историю. Сражения, которыми руководил Шарон, изучаются в военных академиях. Почти все громкие победы Израиля связаны с его именем.

Но, созданный, чтобы повелевать, он не умеет повиноваться. Поэтому карьера Шарона не раз висела на волоске за четверть века его военной службы.

В интервью, опубликованном в свое время в газете «Маарив», Шарон так сформулировал свои принципы: «У меня три критерия оценки каждого приказа, который я получаю. Первый и самый главный — это благо государства. Второй — мой долг по отношению к моим солдатам. И наконец, третий критерий — это моя обязанность выполнять приказы главного командования».

Сразу ясно, что два первых критерия целиком зависят от личной воли Шарона.

«Человек, не умеющий повиноваться, не должен командовать», — сказала Голда Меир, и Шарон не получил высшего командного поста, которого так добивался.