Записки героя труда. Том 1. Мемуары - Юрий Копаев Страница 20

Москва. Послевоенные годы. Центр Москвы чист, потому что фасады домов с прилегающими дворами были огорожены заборами, которые снесли только в пятидесятые при правлении Н. С. Хрущёва. Дома не газифицированы, пищу готовили на керосинках самых разнообразных конструкций. Готовили мало, это было полуголодное выживание. Практически всё выдавалось по карточкам. За всем, даже за хлебом, выстраивались громадные очереди. Молоко было только по выходным и праздникам, его из пригорода на поездах (электричек ещё не было) привозили «молочницы». Отопление было печное, а электрообогревателями могли пользоваться только те, у кого водились деньжата. Люди побогаче жили в конфискованных у «врагов народа» квартирах, большинство же проживало в «коммуналках». В полуподвалах ютились беженцы и коммунальные служащие, а в бараках селился пришлый люд. Семьям выделяли в буквальном смысле по «клочку» земли на пустырях, чтобы выращивать овощи. Нашей семье повезло, огород нам выделили на Воробьёвых горах, туда ходил троллейбус. Бомбёжки давно прекратились, но окна по-прежнему занавешивались американскими клетчатыми одеялами, которые поставлялись по ленд-лизу. Американские «шмотки», которые бесплатно распределялись среди людей, были непрактичны. Например, маме достался плащ из непромокаемого шелка, абсолютно белого цвета. Ясно, что сажать картошку в нём было нельзя, да и стирать его в отсутствии порошка было очень проблематично. Описав быт, в котором проходили мои детские и отроческие годы, перейду теперь непосредственно к жизни детей и подростков послевоенного периода.

«Пацанами» считались мальчишки в возрасте от 13-и лет. Различались три категории пацанов: «шпана», «деловые» и «изгои». К «шпане» (или уркам) относились те, кто имел «крышу». За них мог заступиться кто угодно: брат, вор и даже милиционер. Как правило, никто не желал с ними связываться, поскольку они были повязаны кровью. Если кого-то убивали в драке, при «разборках» или случайно, то каждый урка был обязан, несмотря на малый возраст, пырнуть убиенного финкой. Таким образом, пытались оградить убийцу от ответственности. Получалось групповое убийство – сажать некого – поскольку невозможно было выяснить конкретного убийцу! Одевались они вызывающе элегантно: хромовые сапоги (в голенищах которых была финка или бритва), тёмное пальто, белое кашне и надвинутая на глаза кепка, скрывающая глаза.

Основную массу мальчишек составляли «деловые».

К «изгоям» относились все остальные: это были пацаны из семей, репрессированных, без вести пропавших и одиночек. Над ними все издевались, обзывая обидными кличками: «выкормыш врага народа», «сын перебежчика» и «маменькин сынок».

Детей после войны рожали много. Часто бывало так, что мать рожала очередного ребенка, а её старшая дочь уже нянчила своего малыша. Городской средой обитания мальчишек, кроме школы и дома пионеров, были улица и «подворотня»: заброшенные подвалы, чердаки и крыши. Жилые дома были малоэтажными, с противопожарными пристенными лестницами. По ним можно было забраться на любую крышу. Этим развлекались городские мальчишки в свободное от учёбы и официальных занятий в кружках время. Хулиганская фантазия бала на грани фола и привода в детскую комнату милиции, причём задним числом понимаешь, что, по большому счёту, так называемые «детские шалости» были обыкновенной мерзостью, но кто после войны, в период безотцовщины, мог помочь мальчишкам в понимании добра и зла.

Практиковалась, например, такие «шалости». Идёт детский фильм на утреннем сеансе в центральном кинотеатре «Ударник». С балкона шпана справляет малую нужду на головы зрителей бельэтажа в самый ответственный эпизод фильма. Из бельэтажа раздаётся громкий вопль: «… поваживай, поваживай, на одного льёшь». Те, на кого урина не попадала, начинали громко смеяться, тем самым ещё больше поощряя хулиганов.

Практиковался следующий отъём денег. Мало возрастной подросток «шпана» подходил к взрослому, обычно к штатскому и «стрелял» у него папироску. Если, не приведи господи, взрослый делал замечание или отказывал в папиросе, тут же появлялись взрослые «заступники» бандиты. Начиналась разборка: заставляли у «шпаны» просить прощения, избивали, отнимали деньги или часы. Парой дело доходило до поножовщины!

«Деловые и «изгои» устраивали каверзы при сексуальных общениях матерей и сестёр, у которых мужья погибли на фронте, с незнакомыми мужчинами. Однако и у них были свои своеобразные «забавы». Несколько примеров.

На нитку закреплялся камень, который подвешивался с внешней стороны окна с помощью иголки или гвоздика, воткнутого в деревянную раму. Дождавшись, когда в комнате погаснет свет и пара уляжется в постель, мальчишки дёргали за нитку, прикреплённую к камню. При этом создавалось впечатление как будто кто – то кинул камень в окно. Бывало что жертва розыгрыша, прежде чем догадаться и демонтировать «забаву», несколько раз выбегал наружу, пытаясь понять, кто кидается в окно.

В комнату, где происходило интимное свидание, через открытую форточку забрасывали подожжённую и притушенную «дымовуху» (подожжённая кинолента, плотно завёрнутая в газету). Комната моментально заполнялась вонючим и ядовитым дымом. Из комнаты в коммунальной квартире выбегала практически обнажённая пара на «радость» соседей и мальчишек.

По улице шествует парочка влюблённых: мужчина в широченных брюках с папиросой «Казбек» в зубах и с ним вся такая разодетая барышня, если к послевоенным нарядам можно применить слово «разодетая». Задача пацана, проходя мимо, незаметно подкинуть в карман малюсенький пакетик. Это действие исполнял обычно вор карманник. В пакетике находилась смесь марганцовки с глицерином, предварительно растёртая пальцами. Начиналось медленное возгорание. Вначале мужчина начинал хлопать себя по карману пытаясь понять, в чём дело? Потом начинал выкидывать всё из кармана, а подкладка пальто уже тлела, извергая вонючий дым. Далее начинал тлеть и костюм. И «когда запахло жареным» он начинал быстренько раздеваться чуть ли не догола, снимая с себя всё что только можно. Стоя в кальсонах, со слезами на глазах, не то от дыма и не то от обиды, мужчина затаптывал тлеющую одежду под всеобщий хохот пацанов.