Петр III - Николай Павленко Страница 20

— Ваше величество, сами видите из слов ее, как она зла.

— О, ты не знаешь, что она мне рассказывала о твоих советчиках и о Брикдорфе по делу того человека, которого ты велел арестовать.

— Вот этого анекдота я не знал, он очень хорош и доказывает ее злость.

— Любопытно знать, чем извинить его за эти сношения с государственным арестантом.

— Ты вмешиваешься в многие дела, которые до тебя не касаются; я не смела это делать во время императрицы Анны. Как, например, осмелилась ты посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?

— Никогда мне не приходило и в голову послать ему приказания.

— Как ты можешь запираться в переписке с ним, твои письма вот там на туалете. Тебе запрещено писать.

— Правда, я писала без позволения, и прошу за то простить меня, но так как письма мои здесь, то из этих трех писем ваше величество можете увидеть, что я никогда не посылала ему приказаний, но в одном письме передавала ему, что говорят об его поступках.

— Зачем же ты писала ему об этом?

— Затем, что я принимала в нем участие и очень любила его. Я просила его исполнить ваши приказания. В двух остальных письмах, в одном я поздравляла его с рождением сына, а в другом с новым годом.

— Бестужев говорит, что было много еще писем.

— Если Бестужев говорит это, он лжет.

— Хорошо же, так как он обличает тебя, то я велю попытать его.

— По самодержавию власти своей вы может делать все, что нужным сочтете, но я все-таки писала Апраксину только эти три письма.

После этого диалога мемуаристка внесла в свой текст следующую оговорку: «Я передаю замечательнейшие места этого разговора, оставшиеся в моей памяти, всего передать невозможно, так как разговор продолжался по крайней мере полтора часа».

Разговор закончился безрезультатно — императрице так и не удалось отговорить великую княгиню от намерения уехать домой. Но Екатерине все же удалось уловить ее благосклонное к себе отношение. На прощание Елизавета Петровна вполголоса сказала Екатерине: «У меня много еще о чем поговорить с тобою, но теперь я не могу, потому что не хочу, чтобы мы еще больше рассорились». Глазами и головою она мне показала, «что не хочет говорить при других». Екатерина шепотом ответила: «Я также не могу говорить, хотя мне чрезвычайно хотелось бы открыть вам мою душу и мое сердце».

Можно ли положиться на точность передачи Екатериной беседы с Елизаветой Петровной? Думается, в этом диалоге ответы племянницы на вопросы императрицы выглядит сильно похвальными — она предстает блестящей полемисткой, находчиво и убедительно парировавшей вопросы коронованной собеседницы, но достоверность главной информации не подлежит сомнениям.

Легкомысленная Елизавета так и не выкроила время для продолжения разговора с Екатериной, поручив продолжить его канцлеру М. И. Воронцову, который заявил ей, что императрица никогда не согласится отпустить ее домой, что она крайне огорчена ее намерением и просила «меня выбросить из головы свою просьбу». Екатерина ответила, что она готова «сделать все угодное императрице… но я почитаю жизнь свою и здоровье в опасности…. что великий князь, который и без того не любил меня, теперь восстановлен против меня даже до ненависти, что ее величество также почти постоянно оказывала знаки немилости», что она, «будучи всем в тягость» может «умереть от скуки и горя».

Этот разговор вооружил ее уверенностью в том, что не будет выслана, что ее затея вполне удалась.

Все эти события происходили в 1759 г. После них отношения между супругами были окончательно разорваны. До Екатерины донеслись слухи, что великий князь «ждет не дождется минуты, когда меня отошлют, и что он наверное рассчитывает вступить во второй брак и жениться на графине Елизавете Воронцовой, которая уже ходила к нему в комнаты и разыгрывала там роль хозяйки».

В такой напряженной и опасной для себя семейной жизни Екатерине довелось провести еще три года. Но решив, что ей непременно удастся овладеть троном, она терпеливо переносила унижения и ждала своего часа. Даже тогда, когда до нее донеслись слухи о намерении Елизаветы Петровны лишить наследства племянника и объявить наследником его сына Павла, она, преодолевая неприязнь к супругу, предпринимала все, от нее зависящее, чтобы это намерение не было осуществлено, ибо справедливо полагала, что ей будет легче лишить скипетра вздорного супруга, не пользовавшегося уважением двора и правящей элиты, чем его малолетнего сына, за спиной которого мог стоять влиятельный регент.

Имеющиеся источники не позволяют в точности установить время, когда у Екатерины прочно укрепилось намерение совершить переворот и лишить трона Петра Федоровича. Ее заявление в письме к английскому послу Уильямсу, отправленном в 1756 г., в котором она говорила, что или умрет или овладеет скипетром, следует рассматривать таким же блефом, как и заверение английского дипломата, совершенное в том же 1756 г., что в ее распоряжении находится две тысячи заговорщиков, готовых совершить переворот.

Оба заявления рассчитаны на то, чтобы убедить английский двор, что Екатерина Алексеевна располагает реальными силами и желанием возглавить переворот, чтобы этот двор не считал, что финансовые вливания не окажутся напрасными и окупятся новыми льготами для английских купцов. Думается, реальная угроза Екатерине лишить ее свободы, а быть может, и жизни нависла лишь после смерти Елизаветы Петровны, при жизни она этого не допустила бы. Думается также, что только со времени вступления на престол Петра III его угроза расправиться с супругой стала реальностью, и она решилась опередить его совершить рискованный шаг и лишить его трона.

Напряженные отношения между супругами не являлись тайной для иностранных наблюдателей. 4 февраля 1762 г., в канун погребения Елизаветы Петровны, французский посланник Брейтейль доносил: «Екатерина все более и более пленяет сердца русских. Никто усерднее ее не исполняет установленных греческой религией обрядов относительно умершей императрицы; эти обряды очень многочисленны, полны суеверий, над которыми она, конечно, смеется; но духовенство и народ вполне верят ее глубокой скорби по усопшей и высоко ценят ее чувства. Она чрезвычайно строго соблюдает все церковные праздники, все посты, все религиозные обряды, к которым император относится чрезвычайно легко, и которые в России, однако, очень почитаются».

Поведение Петра III в церкви, в противоположность поведению супруги, вызывало осуждение. В Духов день император «в придворной церкви в присутствии иностранных министров и дворянства ходил по церкви, как будто в своих покоях, взад и вперед, громко разговаривая с лицами обоего пола, между тем как свершалось торжественное богослужение, и императрица с благоговением молилась на своем месте; когда все опустились на колени, Петр III с громким смехом вышел из церкви и возвратился лишь по окончании коленопреклоненной молитвы». 12 февраля австрийский посланник Мерси Аржанто доносил: «Императрица живет почти в полном отчуждении, но едва ли возможно, чтобы под этой спокойной внешностью не скрывалось какое-нибудь тайное мероприятие». Даже французский король Людовик XV, видимо, опираясь на донесение своего посланника в Петербурге, писал: «Поведение Петра III, его поступки и мероприятия, умышленное молчание и притворное терпение императрицы — все предсказывало, что император не усидит на троне».