Воспоминания о службе - Борис Шапошников Страница 20

Район наших съемок охватывал Покровское-Стрешнево (ныне Пехотная улица), деревни Шаньково и Никольское, Коптевские выселки. Выходя в 7 часов утра на съемку, мы получали на руки так называемого «мертвеца», т. е. средней величины французскую булку с вложенной в нее котлетой или сыром. Этот «мертвец» поддерживал наше существование до возвращения в лагерь на обед к часу дня. Преподаватели проверяли на месте производимую нами работу.

Лагерь состоял из бараков по два на каждую роту. В тылу лагеря находились навес-столовая, кухня, карцер, склад боеприпасов и квартиры — дачи для начальствующего состава.

В лагерях караульная служба возлагалась для практики на юнкеров. Караульными начальниками были портупей-юнкера, а часовыми — юнкера младшего и старшего классов. Я не говорю о дежурных и дневальных по ротам, которые несли свою службу так же, как и зимой.

Лето 1902 года было сносное, дождей перепадало сравнительно мало, и они не мешали занятиям. Если строевая и тактическая подготовка была у нас хорошей, то в стрельбе мы были малоискусны. Как-то на это мало обращалось внимания в училище.

Распорядок дня в лагерях немногим отличался от зимнего. Подъем был в 6 часов утра, затем туалет и утренний осмотр. В 7 часов давался чай с хлебом. После этого мы выходили или на съемки, или на строевые занятия. В 1.30 дня хороший сытный обед, после чего предоставлялся отдых. В 4 часа дня полдник: какое-нибудь горячее блюдо — молодой картофель, творог с молоком или котлета и чай. С 4.30 до 7 часов вечера продолжались строевые занятия. В 8 часов вечера ужин — также с мясным блюдом и чаем. Затем в 9 часов вечера перекличка на передней линейке и дальше в 10.30 все ложились спать.

Иногда у нас возникали жалобы на довольствие, но, помню, наш полуротный Бауер говаривал: подождите, будете офицерами, вспомните еще про этот стол. Впоследствии не раз приходилось вспоминать предсказания Бауера, так как на офицерское жалованье приходилось сдерживать свой аппетит.

Была одна обязанность, которая не возлагалась на всех юнкеров, но на мои плечи ложилась два раза. Довольствием юнкеров командиры рот ведали по очереди. В помощь им на месяц привлекались по два юнкера — для выполнения обязанностей счетчика и продовольственного каптенармуса. На первом лежало составление раскладки, меню и ведение всей отчетности, на втором — хранение и выдача продуктов. Оба отвечали за хорошее качество пищи. В обеих этих должностях я побывал, а это значило по месяцу безвыходно сидеть на кухне, там же спать. На занятия мы на это время уже не ходили, потом приходилось наверстывать упущенное. На себя же приходилось принимать все неудовольствия юнкеров за качество пищи, но зато, когда мне впоследствии пришлось командовать ротой, я уже не был новичком в ведении хозяйства…

В середине лета нам стало известно, что в Москву приехал военный министр генерал Куропаткин, и в один из вечеров на перекличке было объявлено, что завтра на Ходынке будет произведен смотр нашему училищу, для чего оно должно выставить роту по штатам военного времени. Наши роты были по 100 человек, а рота военного времени насчитывала 225 человек, иными словами, больше половины училища должно было участвовать в смотре. Командование училища распорядилось, чтобы каждая рота выставила по одному взводу военного времени. К утру рота, одетая по-походному, без всякой репетиции под командованием командира 1-й роты выступила на Ходынку. Нашим, вторым взводом, командовал Бауер.

На Ходынке мы увидели уже выстроенным батальон Александровского военного училища. Пристроившись к нему, стали ожидать приезда Куропаткина. Вскоре военный министр прибыл с большой свитой, поздоровался с нами и затем вызвал батальон юнкеров Александровского училища на батальонное строевое учение. Александровцы начали учение, но видно было со стороны, что идут они плохо, в довершение всего при повороте кругом несколько юнкеров, не расслышав, очевидно, команды, столкнулись с повернувшимися уже и от столкновения попадали. Учение было вскоре окончено. Куропаткин подъехал к батальону и что-то с жаром долго говорил.

Пришла наша очередь. Мы приняли команду «смирно» и застыли. Куропаткин подъехал, слез с коня и начал обходить фронт, осматривая и равнение, и умение держать винтовку, и правильность пригонки снаряжения. Вид его был сердитый. Сделав одно лишь замечание, Куропаткин приказал начать ротное строевое учение. Рота двинулась и на ходу отлично сделала все перестроения, не сбиваясь с ноги. Вдруг Куропаткин остановил роту, приказал офицерам выйти из строя, на взводы стать портупей-юнкерам, а ротой командовать фельдфебелю 1-й роты — тоже юнкеру. Теперь мы еще больше подтянулись, и дальнейшее учение прошло еще лучше.

Рота была остановлена. Подошел Куропаткин и начал нас благодарить, заявив, что он никак не ожидал, что из нас, штатских людей, могут выработаться такие строевики, и, обращаясь к начальнику Александровского училища генералу Лаймингу, заявил: «А вам, генерал, имея бывших кадетов, стыдно так их распускать». Особо поблагодарил военный министр нашего фельдфебеля, командовавшего ротой. Окрыленные успехом смотра, мы двинулись в лагерь, до которого был час ходьбы. В это время уже на старшем курсе были получены вакансии для будущих назначений и среди них не было вакансии в Полтаву, родом из которой был фельдфебель нашей роты и куда хотел выйти служить…

А в это время, опередив нас, Куропаткин сам поехал в наш лагерь, обошел его и вызвал на полевую гимнастику оставшихся вне расчета юнкеров 4-й роты. «Шкалики» всегда были хорошими гимнастами, а здесь превзошли себя, перепрыгивая, как мячи, через канавы и заборы. И здесь смотр прошел удачно.

К нашему возвращению в лагерь начальство уже уехало, а мы в награду получили трехдневный отпуск. Существовавший и ранее антагонизм между нашим и Александровским училищем возрос еще больше.

Незаметно подошел август. Старшекурсники разобрали вакансии, были произведены в офицеры и разъехались в отпуска. Мы тоже стали мечтать о предстоящих осенних каникулах. Но неожиданно стало известно, что нам предстоит принять участие в больших, армейского масштаба, маневрах под Курском.

Так как в училище оставалось только 200 юнкеров, то свыше было приказано образовать сводный батальон из Александровского и нашего училищ. Александровцы выставляли 1-ю и 2-ю роты, мы — 3-ю и 4-ю. Батальоном командовал наш командир батальона полковник Романовский. Я был назначен командиром 3-го взвода 3-й роты. По боевому расписанию наш юнкерский батальон вошел в сводный корпус «Северной» армии. 28 августа мы высадились в Курске и с железной дороги пошли в район сосредоточения корпуса.

Курские маневры являлись действительно большими маневрами. Они развернулись сначала к юго-западу от Курска, а закончились решительным «сражением» под самым Курском, к югу и западу от него. В маневрах участвовали части Московского, Смоленского, Киевского и Одесского округов — всего шесть армейских корпусов и две кавалерийские дивизии, около 100 тысяч человек и 200 тысяч лошадей. Маневрировали две армии: «Северная», которой командовал великий князь Сергей Александрович, и «Южная» — под командованием Куропаткина. Как тогда говорили, производился выбор командующего, а возможно, и главнокомандующего армией. На маневрах присутствовал Николай II, главным посредником был генерал-фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич.