Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье Страница 20

Человек, если только он не воплощение верховного божества на земле, является центром лишь своей собственной жизни. Так случилось и с Птахмосом: члены семьи визиря очень скоро перестали обращать внимание на изменения в его настроении. Хотя следует признать, что мальчик даже не пытался обратить на себя внимание; он был каким-то безликим, невыразительным, бесцветным, замкнутым, оставаясь, однако, довольно-таки высокомерным. Подобие дружбы, связывавшее какое-то время его и Па-Рамессу, улетучилось; они изредка обменивались лаконичными фразами на общие темы; что вкуснее — гусиные яйца или утиные и как лучше укорачивать ногти на пальцах ног — обрезать или стачивать пилочкой. Может, у Птахмоса украли его душу? Тиа отмахнулся от такого предположения. Такое было под силу только величайшему магу, ведь ка человека неотчуждаема, неприступна и неувядаема.

— Он спрятался от всех, как черепаха прячется в свой панцирь, — ответил наставник однажды вечером на просьбу Туи объяснить поведение Птахмоса.

Он раньше Па-Рамессу приступил к изучению военных дисциплин и не раз упоминал в разговоре, что учитель отметил его успехи в освоении навыков борьбы врукопашную. С занятиями верховой ездой дела обстояли не так хорошо: ноги у Птахмоса были довольно слабыми, и он с трудом высиживал положенное время в седле. И все же Сети присвоил ему почетное звание военного советника.

Беспокойство снова сунуло нос в помыслы Па-Рамессу: неужели этого воображалу все-таки внесут в список престолонаследников? Ну нет! В его жилах течет плохая кровь. Никто кроме него, Па-Рамессу, не взойдет на трон, когда настанет время. Никто другой не ощутит в себе божественного присутствия. Не сегодня, так завтра, но он найдет возможность посрамить этого прихлебателя. Нужно только пошире открыть глаза…

Тень от длинных стрелок солнечных часов множество раз совершила полный круг по циферблату, и капли, истекающие из клепсидры, отмерили множество ночей.

Па-Рамессу исполнилось семь, и он, наконец, стал делать первые шаги в искусстве войны. Он осваивал приемы борьбы врукопашную, тренировался в беге. Инструкторы обучали его стрельбе из лука и метанию дротика. Он научился носить щит и получил первые навыки верховой езды.

Наставники хвалили его за твердость духа и мужество, и эти похвалы были вполне заслуженными.

Так что лучше бы тебе поостеречься, Птахмос…

* * *

Рамсес Менпехтира, основатель новой династии, покинул Восток и ушел на Запад. На втором году царствования и семьдесят первом своей жизни он поднялся к звездам — туда, где процветают боги, и достиг величия.

Своим наследником он назначил сына и визиря Сети, находившегося в зените своей жизни — ему шел двадцать девятый год. В последние месяцы жизни отца ему пришлось самому править государством.

По обычаю, десять недель бальзамировщики трудились, обеспечивая бессмертие тела, которое усопший оставил в этом мире, в то время как краснодеревщики, скульпторы и ювелиры украшали его последнюю обитель обязательными изображениями ждущих царя по ту сторону жизни удовольствий: корзинами с фруктами, изваяниями наложниц и ларчиками и кувшинами с благовониями. Непроизвольная ирония, обусловленная традициями: амфоры с вином соседствовали с канопами, содержавшими в себе внутренние органы, которым при жизни полагалось переваривать фрукты и вино, а член, и в загробной жизни призванный удовлетворять желание усопшего и его вырезанных из дерева наложниц, отрезали от тела, чтобы потом приставить к нему снова.

Наконец погребальный кортеж отправился к Полям Маат. Там, в выдолбленной в скале усыпальнице, тело умершего монарха упокоится по всем правилам древнего ритуала. Место захоронения было приготовлено еще при жизни царя, поскольку в Стране Хора фараоны, едва успев обжиться в своих земных дворцах, начинали готовить себе последнюю обитель. Осознание того, что грань между миром бренным и миром потусторонним, куда неминуемо отправляется каждый, тонка, нисколько их не огорчало, напротив — помогало решать дела этого мира.

Для Па-Рамессу это были вторые царские похороны, а вот Птахмос присутствовал на погребальной церемонии подобного масштаба впервые. Широко раскрыв глаза, он следил за развертыванием пышного ритуала. Каждый раз, когда это позволялось правилами этикета, он задавал наставнику Тиа вопросы относительно церемонии. Тогда же он совершил и достопамятную оплошность — когда они прибыли к некрополю, Птахмос спросил:

— Мой дед Эхнатон тоже здесь похоронен?

Сети, которого в это время не было рядом с семьей, этого вопроса не слышал, в отличие от Туи, Тийи и Па-Рамессу. Наставник строго посмотрел на Птахмоса и прижал указательный палец к губам.

— Твой дед — Рамсес, и сегодня мы сопровождаем его в последнее жилище, — вполголоса сказал он.

Может, по причине нежелания понимать, а может, и по скудоумию, но Птахмос не сразу осознал, что совершил оплошность. Слова наставника следовало понимать так: «У тебя нет иного деда, кроме Рамсеса». Мальчик стал задавать вопросы реже.

По возвращении в Уасет Туи не стала рассказывать супругу об этом инциденте и запретила Тийи и Па-Рамессу упоминать о нем; Сети наверняка отчитал бы Птахмоса, а момент для этого был неподходящий: у Сети было достаточно забот в связи с предстоящей коронацией, и члены семьи старались лишний раз его не беспокоить.

Па-Рамессу снова охватило лихорадочное возбуждение: предстоящее восхождение на трон его отца под царственным именем Сети Менмаатра являлось вторым этапом пути, приближавшим его к короне. Сознание того, что Птахмос старше, отравляло его душу сильнее яда. Он даже стал подумывать о том, не подбросить ли сопернику в постель гадюку, сестру Ника и Рика, детей мерзкого Апопа. Но для человека укус змеи не всегда смертелен, да и потом, где раздобыть гадюку? Принцу не так-то просто заполучить самое обычное животное, не говоря уж о змее…

Во время церемонии воцарения Сети, воплощенного сына Амона, Па-Рамессу пришлось смириться с тем, что теперь Птахмос стоял рядом с ним, на месте, которое во время коронации Рамсеса I занимал Па-Семоссу. Па-Рамессу ни разу не заговорил с ним. Придворные и высокопоставленные чиновники из провинций, наместники, жрецы и военачальники пытались прочесть на лицах принцев хоть какой-нибудь знак, который позволил бы им больше узнать о том, как расположились звезды над Страной Хора. Но лица обоих мальчиков, волей судеб ставших «братьями», были непроницаемы, как маски, и любителям пересудов пришлось довольствоваться созерцанием Первой Царской супруги Туи и ее дочери Тийи, щедро удовлетворявших их любопытство: обе лучились радостью и без счета рассыпали вокруг улыбки.