Бесславие: Преступный Древний Рим - Джерри Тонер Страница 20

Проще всего оценивать римский опыт борьбы с воровством в сравнении с современной практикой, поскольку и там и здесь можно найти немало общего. Но было у римлян одно преступление, состав которого с особой яркостью высвечивает фундаментальное отличие древнеримского права от современного. Речь идет о самопохищении. Поскольку раб считался предметом собственности, на похищение раба распространялись ровно те же нормы закона, что и на кражу прочего движимого имущества. Рабов могли похищать, к примеру, работорговцы с целью перепродажи ничего не подозревающим новым хозяевам (подробнее о похитителях и похищениях свободных людей и рабов см.: Дигесты, XLVIII.15). По этой логике побег раба от хозяина квалифицировался как хищение собственности (самого себя) у законного владельца.

Побеги рабов случались с удручающей регулярностью. Для борьбы с этой проблемой рабовладельцы практиковали клеймение своих рабов или навешивание на них ярлыков. Текстов показаний рабов с объяснениями причин побега до нас не дошло, но логично предположить, что на попытку к бегству большинство из них толкал целый комплекс причин, включая плохие условия содержания, жестокое обращение и жажду свободы. Иногда на побег толкало и хищение имущества хозяина. Цицерон в одном письме сетует, что его раб по имени Дионисий (которому было поручено следить за дорогостоящей библиотекой), украв много книг, сбежал в Иллирию, римскую провинцию на адриатическом побережье Балканского полуострова (Письма близким, XIII.77).

Здесь интересно следующее. Побег имел смысл для раба, только если мог сойти ему с рук. Следовательно, если некоторые бежали, значит, шансы были неплохие. Действительно, что могли предпринять хозяева? Если хватятся сразу — пустить по следу собак. В противном случае оставалось лишь развесить объявления о розыске. Кстати, текст одного такого объявления сохранился в оксиринхских папирусах: из деревни Хенрес округа Антрибит сбежал раб весьма примечательной наружности и экстравагантного поведения: «со шрамом на лице, ходит вразвалку, будто что-то из себя представляет, и треплется без умолку пронзительным голосом» (P. Oxy. 51.3617). Надо полагать, к тому времени, когда это объявление развесили, болтливый беглец был уже далеко.

«Оракулы Астрампсиха» позволяют нам косвенно судить о вероятности поимки беглого раба. Расклад десяти возможных вариантов ответа на вопрос «найду ли я беглеца?» явно согрел бы душу раба, замышляющего побег: шесть голосов за то, что никогда не найдут, три — скоро найдут, один — найдут, но не скоро. Отсюда вывод: рабы бежали часто и по большей части успешно. Большинство рабовладельцев попросту не имели достаточных ресурсов для организации розыска беглецов на обширных просторах Римской империи. Памятуя о том, что ни оперативных средств связи, ни единой правоохранительной системы в то время не существовало, беглому рабу достаточно было улизнуть из ближайших окрестностей, где его знают в лицо, чтобы попытаться начать жизнь заново в облике свободного человека.

Да и о чем дальше рассуждать, если даже столь влиятельному деятелю, как Цицерон, не оставалось ничего иного, кроме как писать заморским друзьям в надежде, что там отыщутся его беглые рабы с похищенными ценностями? В одном папирусе за подписью самого римского наместника в Египте, разосланном в 166 году местным чиновникам, содержится длинный список разыскиваемых лиц, включая, надо понимать, и беглых рабов, с распоряжением сделать всё возможное для их поимки. Так вот, на экземпляре означенного циркуляра, сохранившемся в Оксиринхе, имеется резюме местного начальства: «никого не нашли» (P. Oxy. 60.4060). Всё это наводит на мысль, что империя без полиции — система очень шаткая, и иной раб относительно легко мог улизнуть и от хозяина, и от закона, просто растворившись в толпе. Показательно, насколько сильно римское общество зависело от того, что люди знали друг друга в лицо, — то есть оно было раздроблено на множество местных общин.

А потому закон приравнивал укрывательство беглых воров к воровству, а сенат установил двадцатидневный срок на выдачу магистрату беглых воров владельцами или распорядителями имений, где таковые обнаруживаются. Солдатам и даже простым «сельским обывателям» предоставлялось право беспрепятственного доступа в чужие частные владения с целью розыска беглых рабов, причем исключения не делалось даже в отношении поместий сенаторов. Магистратов, не оказывающих заявителям должной помощи в розыске беглых рабов, могли оштрафовать на сто солидов ^[28] (Дигесты, XI.IV.1.1). Апостол Павел, между прочим, тщательнейшим образом следил за тем, чтобы никоим образом не преступать римских законов, а потому, едва лишь обнаружив в числе обращенных им в новую веру беглого раба по имени Онисим (которое, кстати, переводилось как «полезный»), крестил его, но тут же отослал из Рима в Малую Азию, к хозяину, богатому колоссянину по имени Филимон. Максимум того, что мог сделать Павел для Онисима, — попросить за него в сопроводительном письме. Даже вербовка в гладиаторы не избавляла от перспективы возвращения беглого раба законному владельцу в случае обнаружения, особенно если у последнего были основания подозревать беглеца еще и в более тяжком преступлении, которое ему хотелось бы расследовать лично (и, вероятно, выпытать из него правду, как было принято в ту эпоху).