Арабский халифат. Золотой век ислама - Юлиус Велльхаузен Страница 20

За счет нескольких примеров неумолимой суровости, проявленной в самом начале правления, он заслужил уважение народа, и ему удалось установить в городе такую безопасность, которой не знали никогда прежде не только в самой Басре, но и в иранских провинциях и даже в Аравийской пустыне. Об этом рассказывают сказочные истории. Даже хариджиты в Басре поклонялись ему. За исключением названия, некоторые из них были не лучше обычных разбойников и заслуживали того, чтобы с ними обращались как с разбойниками.

Когда Мугира умер в 50 или 51 году от хиджры, Зияд стал наместником и сохранил пост в Басре. В Куфе ему пришлось приводить в порядок тяжелое наследство, оставленное Мугирой. Тамошние шииты во главе с Худжром ибн Ади аль-Кинди забросали камнями его действующего представителя Амра ибн Хурайса, когда он вел публичную молитву в мечети. Тогда Зияд поспешил туда из Басры, чтобы вмешаться. Худжр сыграл ему на руку, оказав вооруженное сопротивление вместе со своими сторонниками, когда его хотели арестовать, и тем самым поставил себя вне закона. Зияд справился с ним без особого труда, а когда дело стало серьезным, куфийцы сами помогли представителю государственной власти, которого ненавидели, в борьбе с их сторонниками, которым они симпатизировали, и даже подписали приговор заточенному главарю. Этот документ отправили халифу в Дамаск, и шестеро были казнены за вооруженное подстрекательство к мятежу, поскольку они отказались отречься от Али. Но это еще был не конец. Казнь таких видных людей глубоко затронула местных жителей. Племена считали позором, что им не удалось вырвать своих собратьев из рук государства, а шииты смотрели на Худжра и его товарищей как на мучеников.

Предание рассказывает нам о некоторых административных мерах Зияда. Он перестроил в Куфе мечеть, убрал гравий с полов и заменил его твердыми плитами. Согласно аль-Балазури, это было сделано для того, чтобы молящимся не приходилось каждый раз отряхивать руки от камней после простирания ниц на молитве, хотя можно предположить, что это было сделано для того, чтобы имама, который с минбара порицает собравшихся, не прерывали градом камней. Еще важнее была другая мера, а именно разделение гарнизона Куфы на четыре группы, причем в одну группу объединялись самые разные племена под началом не племенного вождя, а командира, выбранного правителем. В аналогичном распределении басрских войск на пять групп племенной принцип проявился сильнее. Пожалуй, можно проследить политический ход в том, что он отправил в Хорасан большое количество семей из Куфы и Басры и поселил их там.

Он умер во вторник 4 рамадана (23 августа 673 года) в возрасте примерно 53 лет. В качестве иллюстрации к его характеру до нас дошли два исторических анекдота, представляющие некоторую ценность. Когда в 38 или 39 году от хиджры он искал защиты у аздитов и прощупывал их вождя на предмет того, готов ли он защищать его от нападения тамимитов, полученный им решительный ответ привел его в такой восторг своей наивностью, что ему было очень трудно сдержать смех, ведь в тот момент смешливость могла кончиться для него очень плохо. Он рассказал прекрасной молодой жене старого Мугиры, которая ему очень нравилась и потом стала его женой, что она может смело показываться перед ним, как перед родственником, от которого нечего ждать вреда, поскольку на самом деле он отец Мугиры, ведь один из его сыновей носил то же имя, что и наместник Куфы. Так что он, по-видимому, не был человеком угрюмым и суровым. Но в своем качестве регента он не допускал шуток. Тем не менее он был тираном только по представлениям арабов, которые рассматривают любое могущественное правление как тиранию, особенно когда оно прибегает к силе меча в борьбе с мятежными подданными. Что касается его обращения с шиитами в Куфе, то мы располагаем подробным и точным отчетом Абу Михнафа, который сам придерживался шиитских убеждений. Преследование их прекратилось после наказания нескольких главарей, которые выступили против него с оружием. Это внушает нам оправданные подозрения относительно туманных рассказов о его варварски жестоких гонениях на шиитов в целом. В Басре им особенно не на что было жаловаться и жилось им вполне комфортно. Их вождь Шарик ибн Авар аль-Хариси пользовался у Зияда, а потом и у его сына доверием, которое незадолго до его смерти он подло предал. Тамошние хариджиты были опаснее. Они делились на несколько разных видов, некоторые из них были честными, благочестивыми людьми, а другие – беспринципными и кровожадными мятежниками, но Зияд принял меры не против чувств первых, а против преступлений вторых. Он лишь казнил нескольких подстрекателей и злоумышленников и не стал устраивать массовой резни. Абу Биляль, самый уважаемый человек среди хариджитов Басры, одобрил его поведение и прогнал всех, кто опозорил имя их общины неразборчивым кровопролитием.

Противоречащие рассказы следует рассматривать как клеветнические, вызванные тенденциозностью.

Самура ибн Джундаб фигурирует как добровольное орудие якобы жестокости Зияда в Басре, по словам аль-Мадаини и его ученика Умара ибн Шаббы. Он был командиром шурты, своего рода личной гвардии, и Зияд, как говорят, сильно укрепил эту постоянную армию, чтобы использовать ее в качестве опоры своей тирании. Но в Куфе он подавил восстание шиитов не с помощью шурты, а созвав сами племена. Как в Фарсе, так и в Ираке он ухитрялся справляться с ними без чрезвычайных мер. По вечерам, по старому обычаю, он собирал вокруг себя знатных людей, которым выплачивалось почетное жалованье, и, ведя с ними легкую беседу, обдумывал государственные заботы. Он сделал вождей племен ответственными за поведение их соплеменников, в то время как зависть родов позволила ему разыгрывать их друг против друга. Прежде всего он имел в своем распоряжении государственную казну и контроль над средствами, из которых выплачивались пенсии. Он располагал и шуртой, вполне сравнимой по силе с шуртой его предшественников. Кроме того, каждый второй наместник прибегал к тем же средствам, что и он, только он умел использовать их для наилучших целей. Он обладал всеми признаками правителя от Бога, у него всегда все получалось. Мечеть, исламский форум, была главной сценой его деятельности и его успеха. Он рассказывал народу, что он думает, и убеждал его; он объявлял о принятых мерах, и люди не сомневались, что он сдержит слово. Он обладал хорошо подвешенным языком и знал своих арабов. С древних времен они всегда тонко чувствовали и невольно испытывали уважение к превосходящему интеллекту, когда он выражался чтением в сердцах и делах людей и решительными действиями. Независимый представитель тамимитской знати Хариса ибн Бадр самым хвалебным образом засвидетельствовал в стихах дела великого визиря. То, что поэт аль-Фараздак боялся его, как глупый юноша, нисколько не умаляет его достоинств.

В Басре, как и в Куфе, необходимо было выполнить одну простую задачу: установить султан, то есть государство, главенство правительства. В Басре нужно было положить конец деспотизму племен и родов, чей первый принцип во всех случаях состоял в том, чтобы вставать на сторону своих родичей и даже своих преступников, причем не только против других родов, но и против правительства. Здесь больше, чем где бы то ни было, укрепилась система клик на основе кровного родства, и в густонаселенном городе это должно было иметь последствия намного более нетерпимые, чем в пустыне. Регулирование мира и правосудия в обществе, благодаря чему Мухаммед освободил арабов от анархии, оказалось под вопросом. В Куфе оппозиция имела более теократическую окраску, она была направлена не против верховенства государства самого по себе, а против прав существующего правления, то есть Омейядов. Однако для Зияда эта разница значила мало. Примирившись однажды с правящим домом, он не признавал никого более высокого, нежели тот, кто фактически обладал властью, и на этом основании защищал общественный порядок и благосостояние и обязанность граждан повиноваться властям. Даже если, согласно господствующему обычаю, он не забывал и о себе и прикарманивал немалые суммы денег, он все же не пользовался властью исключительно для разграбления вверенных ему провинций в личных корыстных целях. Он стоял выше партий и родов, у него доставало совести, чтобы чувствовать, что он является официальным представителем государства, и он ревностно исполнял возложенные на него обязанности, независимо от благополучия его души и Корана, в котором каждый находил оправдание для тех политических решений, которые его устраивали. Более того, эту преданность признали и переняли его сыновья, самым значительным из которых стал Убайдуллах ибн Зияд.