Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский Страница 2

«Вы понимаете?» – спросила меня дочь легендарного генерала. Я не очень понимал.

* * *

По приезду в августе в Париж до М. А. Деникиной мне довелось увидеть одну из русских парижанок, чей отец дрался в Белой армии. Даме было за шестьдесят, но стройность ее фигуры и оживленнолюбезное выражение красивого породистого лица привлекали в лучших традициях этой истинной столицы мира.

Я уже видел белоэмигрантов и их потомков в США, в разных странах Западной Европы, но в Париже, гражданском оплоте отступивших белых, они ожидались особенными. Поэтому с почтительностью выслушал замечание дамы о том, что белые генералы мели в Париже улицы и жили на чердаках.

Версаль, Франция, конец 1990-х. Марина Антоновна Деникина беседует у себя дома с писателем В. Г. Черкасовым-Георгиевским

Дама закончила Сорбонну по славистике и хорошо знала русскую и советскую литературу. Она невольно подчеркнула ее отношение к нам, бывшим «совкам», упомянув о своем знакомстве с популярным нашим литератором Булатом Окуджавой. Он в его последний визит в Париж направил ей приглашение на свое здешнее выступление, но неожиданно заболел и скончался в местном госпитале.

Версаль, Франция, конец 1990-х. Фотографии А. И. Деникина на стене квартиры его дочери Марины Антоновны. На верхней – юнкерские годы, на нижней – заслуженный генерал. Фото В.Г. Черкасова-Георгиевского

Дама сказала:

– Окуджава пытался казаться значительнее того, что из себя представлял. Он вел себя так, будто окружающие не существовали.

Это я отнес к «необходимому» высокомерию белых. Потом сообщил: собираюсь в Брюссель, чтобы встретиться с внуком генерала Корнилова. (Этого теперь покойного пожилого господина, сына дочери генерала, в честь деда звали Лавр, хотя фамилия по отцу, бывшему адъютантом генерала Алексеева, потом – Деникина, Шапрон дю Ларре.)

Дама в ответ небрежно повела великолепными бровями и произнесла:

Да, некоторые еще ездят к нему на поклон…

Я осекся, о предстоящей встрече с Деникиной не захотелось упоминать. Перешли на «узко» парижские темы. Опытным гидом дама поведала, что в Музей эротики рядом со знаменитым кабаре «Мулен Руж» на площади Пигаль не стоит заходить:

– Я там не обнаружила для себя ничего выдающегося.

Опять я свернул на родное и поинтересовался патриотизмом русских парижан из «бывших, императорских». Дама ответила с ударением, но неопределенно:

– Все русские – страшные националисты.

Впрочем, некоторая определенность была: она-то уж, вроде, и не русская. И я спросил, в каких частях Белой армии сражался ее отец.

– Он был поручиком, – рассеянно сказала она, – кажется, корниловцем. Об этом – все вопросы к моему брату.

Дама светила с королевского лица элегантной парижской улыбкой, но мне не захотелось знакомиться с ее братом, хотя тот все же удосужился быть в курсе о боевом прошлом их отца. Я хорошо знал, что такое белый поручик…

Я помнил своего старого дядю перед смертью, его седые кудри, выцветшие васильки глаз: все словно слиняло после десятилетий советского укрывища офицерского прошлого и привело доживать век в Харькове. Тогда, в 1960-х годах, даже на уединенных с ним прогулках по заросшей окраине Харькова, в центре которого когда-то осыпали цветами белых освободителей, я не осмелился спросить его, в каких частях Добровольческой армии он воевал после того, как сражался на фронтах Первой мировой войны. Это ведь был не Париж с Музеем эротики и «Мулен Ружем»!

Зато при мне, мальчишке, когда дядя появлялся у нас в Москве, мой отец напоминал ему о том бое в Ташкенте в январе 1919 года при офицерском Осиповском восстании:

– Да как же ты один на пулемете держал красных?

Дядя остался последним в живых из пулеметчиков на колокольне ташкентского перекрестка, откуда его группа отсекала огнем наступавших красногвардейцев. Он и стрелял до последнего патрона.

Отец был таким же, как я, глазеющим мальчиком, когда дядя Саня уходил в этот бой. Дядя пилил дрова с соседом на запас семье во дворе, когда туда вошли за ним двое офицеров из подпольного «Туркестанского союза борьбы с большевизмом». Дядя выслушал их, отложил пилу. Взял свою фронтовую фуражку. Так же не говоря ни слова, надел ее и ушел с офицерами.

Мой отец тоже офицером воевал всю Вторую мировую войну в Советской армии, потом – в Войске Польском, несмотря на то, что перед ней дважды арестовывался за «контрреволюционную деятельность»: два года отсидел в Верхнеуральском политизоляторе и три – в Воркутинских лагерях, где в 1937-м был под расстрелом. Последний раз его взяли после войны на шесть лет в Кайские лагеря Вятлага. Но он самоотверженно нес свои бои, может быть, потому что всегда помнил старшего брата одиноким пулеметчиком на ташкентской церковной звоннице.

Поэтому странен мне был в белообетованной стране такой разговор с неувядающей дочкой поручика. Я с надеждой ждал встречи с дочерью генерала, хотя уже начал кое-что понимать, пусть Марина Антоновна и совершенно риторически осведомилась по телефону на этот счет.

* * *

Дочь генерала Деникина, несмотря на еще более преклонные года, нежели первая встреченная мной русская парижанка, не уступала той изяществом фигуры и движений, а чертами лица превзошла.

Марина Антоновна с публикациями о своем отце

Пробыв с Мариной Антоновной у нее дома полдня, я так и не смог увериться, что этой голубоглазой природной блондинке тогда было под восемьдесят лет. Ее внешность потомственной дворянки и по матери выдерживала сравнения с лучшими обликами русских светских женщин XIX века. Антон Иванович Деникин был жгучим брюнетом с несколько закругленным носом, хотя и отличной формы. Дочь унаследовала от красавиц по материнской линии чарующий распах глаз, милый точеный нос.

– Мой нос короче папиного! – весело восклицала она, перебирая тонкими пальцами в кольцах дымящуюся сигарету, от которых Марина Антоновна не отказывается по сей день.

Начать курить Деникиной для солидности пришлось, когда в 24 года она начала работать в газетах Шарля де Голля. На посту главного редактора одной из них ей подчинялось пятнадцать журналистов-мужчин. Тогда-то Мари стала носить ненужные очки и закурила. С большим одобрением относится Марина Антоновна к русским папиросам, которые пробовала в нескольких своих поездках в Россию.

Марина Антоновнарядом с бюстом генерала А.И.Деникина