Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская Страница 19

СПУСТЯ ПОЛТОРА ГОДА

1928 год. Уже продолжительное время Геббельс возглавляет национал-социалистическую организацию Берлина. Гауляйтер Берлина. Ключевой, номенклатурный пост. Его – и при наличии в дальнейшем других высоких должностей – Геббельс не уступит до самого конца.

14 апреля 1928. Вчера в переполненном зале заново основана партия. Великий праздничный миг. Организация начинается заново. (После периода запрета НСДАП ^[21] вновь разрешена.) Все чувствовали величие исторического момента. Потом мы видели, как в длинной процессии маршировали по городу наши коричневые парни.

Но капитан Штеннес, возглавляющий в округе военизированные штурмовые отряды, и его «коричневые парни» «доставляют нам серьезные заботы, – записывает следом Геббельс. – Эти парни, которые еще не пользуются у нас доверием, слишком вмешиваются во внутренние дела политического руководства, пытаются воздействовать на списки кандидатов (в рейхстаг) и более того. Но я возьму верх над этим». Таков наказ ему Гитлера.

16 апреля 1928. Нам непременно нужно еще 3000 марок для выборов. Я позабочусь. Кроме этого все до мелочей подготовлено.

21 апреля 1928. Сейчас придет Тамара! Я нежусь… Как прекрасно светит солнце! Оно ложится широким лучом на этот лист! Как прекрасна жизнь, когда борешься за нее!

22 апреля 1928. Я написал вчера вечером еще три передовицы. Так и текло с пера… Завтра я выступаю в Кёльне, послезавтра в Висбадене, в среду в Фриденау. Бешеная магия предвыборной кампании… в Бельциг. Сквозь угрожающую красную толпу. Там говорил… Я ехал в поезде с красивой русской.

25 апреля 1928. Берлин! Работа! Темп! Бешеная энергия! Служба! Сегодня вечером я выступаю в Фриденау!

26 апреля 1928. Вечером еще целый ряд нападений. В Мюнхене наши парни сорвали собрание Штреземана. Героический штрих.

28 апреля 1928. Вчера вечером дважды выступал в переполненных залах… При отъезде на улице черные массы людей. Долой! Хайль! Красный бежал за нашим экипажем и кричал из глубины души: «Ты дерьмо!» – и плевал в нас. За это получил хороший удар кнутом по лицу.

Президент берлинской полиции д-р Бернгардт Вайс возбудил процесс против газеты Геббельса «Ангрифф» ^[22]. «Я предстал перед германскими судьями. Смехотворный фарс… Против всякой логики мы оба получили 3 недели тюрьмы…» Но Геббельс, рьяно действующий в дни предвыборной кампании, рассчитывает стать депутатом рейхстага и тем самым получить статус неприкосновенности.

5 мая 1928. Наша предвыборная пропаганда действует замечательно.

12 мая 1928. В центре предвыборной борьбы. Служебное помещение переполнено листовками и пропагандистским материалом. Работа кипит.

Полная легализация партии национал-социалистов предоставила ей возможность вступить в борьбу за депутатские места в рейхстаге, развернуться в предвыборной пропагандистской кампании, когда возрастает политическая активность в народе. И Геббельс непрерывно выступает на массовых сборищах, на улицах и в помещении, на предприятиях и в кабаках – вербует сторонников партии, завоевывает и сам определенную популярность. Совершает со «своими» – берлинскими – вооруженными отрядами штурмовиков «триумфальные» марши, призванные демонстрировать силу и победительность национал-социализма. «Господство над улицей – ключ к власти в государстве».

17 мая 1928. Вчера вечером замечательное собрание в Нойкёльне. Я был в великолепной форме и, полагаю, очень хорошо выступал… Сегодня… я еду со штурмовыми отрядами по стране… Великолепный марш! Все улицы заполнены красными. Уши глохнут от крика и свиста, но наши люди без замешательства, не отступая, маршируют. С этими парнями мы когда-нибудь завоюем мир.

А между тем: «Господа военные причиняют мне много беспокойства, более всех Штеннес (имеется в виду руководство военизированными штурмовыми отрядами). Солдат должен оставаться вне практической политики… Я полагаю, Гитлер с его темпераментом дал себя увлечь. Я это все скажу ему завтра в Мюнхене. Военные должны точить меч. Когда пустить его в ход, решать политикам». «Вечные ссоры с военной партией. Я стараюсь избежать конфликта. Но надо следить, чтобы наше движение не превратилось в военный союз… Политика первична, армия лишь рука политики» (май 1928).

Геббельс теперь другой. Карьера в партии осуществляется. Прозябая, он апеллировал к чуду, что вызволит его из кромешной нужды и ему не придется искать работы для заработка и тем самым стать как все, что было бы для него нестерпимым. Чудо свершилось. Он призван был Гитлером возглавить столичную организацию национал-социалистов. Партия содержит его материально. Геббельс упрочился. Его не узнать. Нет прежней лихорадочности, какой в особенности отмечен затянувшийся «инкубационный период», когда эйфория продуманного риска соседствовала с подавленностью, страхом перед жизнью. Отошло и заигрывание со смертью. И такое непременное прежде в записях слово – «отчаяние» исчезло. Иная теперь психологическая окраска. Поубавилось патологичности, или она отчасти камуфлирована энергичностью, внешней деятельностью, успехами.

Если сообщает: «устал», «нервы», то это, так сказать, рабочая усталость, а не причитания по самому себе, как было прежде. Национал-социализм вменяет теперь своим функционерам и приверженцам: натиск и успех в борьбе.

В Берлине 1945-го среди руин еще можно было кое-где встретить распространенное издавна напутствие Гитлера: «Надежные нервы и железное упорство суть лучшие гарантии успеха на этом свете». А Геббельс, как мы уже знаем, быстро «вживается» в требования и установки Гитлера. Он набирается самоуверенности, нагловатости, довольства собой. Расширяет сферы своего внимания и вмешательства. Он спешит осадить командование военизированными отрядами, указать военным их место в схеме: политика – военные. Бдительность и репрессивность будут также рычагом его влияния. Он готов поучать даже Гитлера. Словом, он компенсирован. Окончательно сложившийся нацист, Геббельс теперь лишь функционален. Нет больше «вечного сомнения, вечного вопроса» (1924), нет своего внутреннего мира. Его энергия больше не отягощена болезненными комплексами, ущербностью.

Прежняя склонность Геббельса к рассуждениям, пусть реминисцентным, притупляется, а те, что встречаются, – это, как правило, рассуждения политического прагматика. Смутные воспоминания об университетской филологии и вовсе атрофируются за ненадобностью, поскольку Гитлер поучает: «Чем скромнее ее (пропаганды) научный балласт, чем исключительнее она принимает во внимание только чувства массы, тем полнее успех…» А Геббельсу надо слиться с партийной элитой, не обремененной никакими гуманитарными познаниями, мерехлюндиями, к которым Геббельс и сам уже давно питает воинственное отвращение. Отпущенный ему интеллект он извел в служении Гитлеру.